– Не верил. Пусто было в душе…
– Так не бывает, сынок. Даже наука говорит: природа не терпит пустоты. Была в тебе другая, своя вера.
– Как это может быть? – удивился Андрей.
– Очень просто. Сейчас в России настала такая пора, когда многие забыли не только Бога, но отвергли всякие «измы» – марксизмы, ленинизмы, а взамен для души ничего не дали.
– Ты не прав, батюшка, – пришел новый «изм» – капитализм.
– Пришел, да не нашел. Капитализм во многих государствах процветает. И люди там живут неплохо, и вера какая ни на есть – христианская, мусульманская, иудейская – людей объединяет. А у нас капитализм не получился.
– Так что же у нас?
– Джунгли, сынок, в которых все построено на борьбе за деньги, на себялюбии, на эгоизме.
– Вот видите, опять «изм».
– Да, только эгоизм не имеет теоретической основы. Вот ты убил человека не из-за каких-то идейных побуждений, а движимый своей алчностью, эгоизмом. Ты и есть порождение того дьявольского наваждения, которое несут пришельцы, бесовские посланники. Вот я устранил одного из них. Я сделал доброе дело. Послужил вере и отечеству.
– А совесть не мучает?
– Нет. Совесть моя чиста. Потому что, повторяю, я послужил вере и отечеству.
Андрей был озадачен не только философией старца, но и оценкой своего поступка в этой философии и особенно точным, неблаговидным его определением – эгоизм. Как ни стыдно, ни обидно, ни позорно, а ведь прав этот старичок!
Вспомнились Андрею в эту ночь и рассуждения Тома Колдера о том, что бизнесмен не имеет национальности. Он тогда о себе сказал: для делового человека национальность не обязательна. «Я американец, но был русским, мог стать французом, итальянцем, мексиканцем – кем угодно на бумаге, в паспорте. Бизнесмен – космополит, у него нет родины. Цель его жизни – деньги, с ними он хозяин на всей Земле!»
Андрей улавливал явное сходство суждений Тома и соседа-старика. Напрашивался знак равенства между деньгами и эгоизмом. Земной шар для Тома и ему подобных лишь поле деятельности, а урожай на этом поле – деньги только для себя, любимого. Вот и соединились эгоизм и деньги в какую-то новую движущую силу.
И опять возникли дикие, испуганные глаза отца. Андрей вскочил с койки, стал шагать по маленькому пространству от двери до окна. Хотелось опять поговорить со стариком, о чем угодно, лишь бы избавиться от страшного видения. Но старик спал.
Андрей подумал: вот, тоже убил человека, а совесть его чиста. У него вера, а у меня деньги. Будь они прокляты! Хорошо ты пригвоздил меня, старичок. Точно определил – эгоизм, ни отца, ни матери не пощадил. И опять возникли полные ужаса глаза отца. «Как же я мог пойти на это? Господи, помоги мне подохнуть. Никогда ни о чем тебя не просил, Господи, помоги подохнуть».
Может быть, Андрей произнес эти слова вслух. Старичок, не поворачивая лица от стены, вдруг сказал:
– Господь добрый. Молитв не знаешь – молись по-своему, как сумеешь. Господь добрый, может, пошлет тебе утешение.
Андрей возмутился и закричал:
– Разве можно такое прощать! Молчи, старик, ты даже не представляешь, какой я злодей! Нет мне прощения, и не хочу я прощения! Я хочу только одного – подохнуть. Но не повешусь до суда. Надо, чтобы люди услышали, узнали, увидели, какая я сволочь!
Суд
В суд Андрея привезли на маленьком «черном воронке». У входа в здание он прочитал: «Суд Краснопресненского района». На двери, в которую его вели из коридора, табличка: «Зал № 4». За дверью был не зал, а небольшая комната, на возвышении что-то вроде прилавка, за которым виднелись три кресла – одно с высокой спинкой и два пониже. Перед возвышением – несколько рядов стульев, на них сидели люди спиной к вошедшему. Справа – клетка, в нее ввели Андрея, сняв предварительно наручники. Пока Андрей растирал руки после наручников, заняли свои места секретарь, пожилая женщина в обычной одежде и государственный обвинитель, коренастый, средних лет мужчина в синей форме работника прокуратуры. Кресло защитника пустовало.
Андрей разглядел в зале знакомые лица сотрудников фирмы. Пришли от уборщиц до операторов. Секретарь суда без традиционного «Встать, суд идет!» просто сказала:
– Прошу встать.
Вошли судьи в черных мантиях с белыми воротниками. На центральное кресло села судья – молодая, красивая женщина с белым пробором на гладкой прическе. Справа сел мужчина, слева – женщина, оба пожилые, какие-то бесцветные, с простыми, ничем не приметными лицами.
Опросив подсудимого по анкетным вопросам, судья, у которой оказался четкий профессиональный голос, спросила:
– Подсудимый Батюшков Андрей Иванович, признаете ли вы себя виновным?