Вымолила Варвара Сергеевна у Бога милости, пришел треугольник от Сашеньки! Опять короткая писулька: «Жив-здоров. Гоним немцев с родной земли. Я уже лейтенант. Целую всех. Привет Поле». Дата недавняя, видно, прошел он со своим полком где-то далеко правее или левее родительского дома, наступление велось на широком фронте от Белого до Черного моря.
Радовались мать и отец. Плакала от счастья Поля. Даже не от письма, а что не забыл ее Сашенька, наградил приветом.
Однажды в контору базы пришла повестка – Полину Голубеву вызывали в районное НКВД в такой-то день, к такому-то часу. А если не придет, будет доставлена под конвоем. Михаил Николаевич успокоил:
– Иди. Совесть твоя чиста. Это, наверное, насчет соседки Эльзы Карловны.
Полина пришла по адресу к большому серому дому. На окнах решеток не было, простые белые занавески. Не тюрьма, а входить страшно. Страшнее, чем в ту ночь, когда к партизанам шла.
Следователь сразу рявкнул на нее обвинительным тоном:
– Фамилия? Имя? Отчество?
У Поли пересохло во рту, не могла говорить, показала, где в повестке все это написано.
– Отвечай на вопросы, как положено! – гаркнул следователь.
Он даже не посчитал нужным говорить на Вы с этой похожей на орангутангшу женщиной. Поля действительно выглядела неказисто: приземистая, широкая в плечах – квадрат на кривых коротких ногах. Да к тому же еще и лицо сплюснутое, тестообразное, окаймленное плохо причесанными, с густой проседью космами. Поэтому и прорывалось у него недовольство в рявкающем тоне:
– Что можешь показать о шпионской, предательской деятельности Эльзы Зитлер?
Поля лепетала:
– Ничего не знаю. Никакого шпионства.
– Она у немцев работала?
Поля кивнула.
– Значит, предательница, а ты ей помогала. Она тебя завербовала?
В этот момент раскрылась дверь и вошел высокий, в коверкотовом кителе с золотыми погонами на плечах, холеный, чисто выбритый, красивый офицер, явно начальник. Он слышал последнюю фразу следователя и, видно, был недоволен его властным тоном.
– Не педалируйте, Горбунов, – и, обращаясь к Поле: – Вы часто встречались с Эльзой Карловной?
Поля немного опомнилась от его мягкой манеры обращения.
– Часто. Она наша соседка.
– А во время оккупации?
– Нечасто. Один раз она пришла и сказала Гавриловым: «Вас не тронут, я за вас поручилась».
– Значит, она у немцев имела какой-то авторитет, если поручилась?
– Она у них была переводчица. Она немка, говорить умела по-ихнему.
– А какие поручения она вам давала? Вы же с ней сотрудничали?
– Нет, она сами по себе, я сама по себе.
– Но задания она вам давала?
– Нет, никогда никаких заданиев. Только одну записку отнести партизанам. Я отнесла. А потом они ко мне сами приходили, тайно, за записками Лизы. Она мне их вроде бы мимоходом подсовывала.
– Значит, вы делали доброе дело, помогали партизанам.
– Не знаю. Я только писульки ее передавала.
– Вы и Эльза Карловна спасли жизнь многим подпольщикам и даже нашим разведчикам. Это установлено. Спасибо вам, Полина Николаевна. Давайте пропуск, я подпишу, чтобы вас выпустили. А вы, товарищ Горбунов, проводите свидетельницу до выхода.
Поля не верила своим ушам, с приходом этого доброго начальника все повернулось в ее пользу. Она кланялась, говорила спасибо и пятилась к двери.
Следователь довел Полю до дежурного, который выдавал и отбирал пропуска и неожиданно сказал мягким голосом своего начальника:
– До свидания, гражданка Голубева.
Эльзу Карловну вскоре выпустили. Она пришла к Гавриловым, рассказала свою одиссею и поблагодарила Полю:
– Ты мне очень помогла. Твои показания просто спасли меня. Не могли найти моих записок. Разбрелись, разъехались партизаны. А ты – живой свидетель.
Боевые действия откатились на запад. Письма от Саши приходили чаще, иногда в конвертах. Варвара Сергеевна и Поля стояли на коленях перед иконой теперь не так долго, как в первые годы войны. И вот, наконец, пришла весть о Победе, так же как о начале войны, по радио.
Словно солнце засветило ярче, все вокруг ожило. Люди постарели, похудели, одежда на них обносилась, но они, встречаясь, даже незнакомые друг другу, улыбались. Просто так, беспричинно. И все понимали, почему они улыбаются.
Саша приехал в отпуск. Он был уже майор! На груди два ордена и несколько медалей. Стал он мужественным, обогнал отца в росте. Военная форма очень шла ему, будто никем, как красавцем-офицером, он и быть не может.