На крайней кровати, у самой стены, под одеялом, не прикрывавшим очертаний человеческой фигуры, будто под ним ничего нет, лежал Коля. Точнее, на подушке была его голова с закрытыми глазами, с лицом покойника, обросшим щетиной, бледным, без единой кровинки. Маруся склонилась к этой голове, отдаленно напоминающей мужа, тихо позвала:
– Коля, я приехала.
Он быстро открыл глаза. Они засияли, будто в голове его, внутри включилась лампочка. Весь он, как лежал пластом, подался ей навстречу, попытался вскинуть руки. Но все это движение только попыткой и ограничилось, руки опали, невесомое тело опустилось.
Маруся сама обняла его, стала целовать в худые, небритые щеки. Она ощущала в своих объятиях нечто похожее на скелет, обернутый одеялом. Маруся плакала и бессвязно повторяла:
– Коля, Коленька… милый мой. Я приехала, Коленька. Ты живой… Коленька, я застала, ты будешь жить, Коля. Я теперь рядом. Мы будем вместе. Я тебе помогу. Я тебя подниму.
Коля ничего не говорил, он только плакал. Чистые, крупные слезы прыгали по его щекам, цепляясь за щетину. Он пытался взять в ладони лицо Маруси, но руки его не слушались, в них не было сил. Наконец, он, хлюпнув, вымолвил:
– Марусенька…
Даже огромная мужеподобная медичка не смогла смотреть на эту сцену неописуемого счастья встречи двух влюбленных и такого же неописуемого горя, в котором они находились. Она буркнула:
– Ну, милуйтесь, приду после.
Что говорили, что шептали друг другу, как осторожно целовались и обливались слезами сироты, у которых никого и ничего на свете не было, кроме взаимной любви, передать и описать не берусь, это за пределом моих возможностей.
Они так, полуобнявшись, просидели бы всю ночь и даже всю жизнь. Нежность и чистота были настолько трогательны, что лежавшие на соседних койках больные зэки не мешали им, не бросали никаких шутливых и обидных реплик. Они даже между собой разговаривали вполголоса.
Часа через два пришла мужеподобная:
– Ну, хватит нюни распускать, скоро смена придет.
Маруся погладила Колю по голове:
– Я завтра приду.
В своей белой комнате хозяйка сказала:
– Тебя Маруся звать, я знаю. Меня Авдотьей, по-простому – Дуней. Дунька я деревенская, местная из Горлово. Мы здесь все местные – конвоиры наружные и в зоне, вольнонаемные в конторе и на складах – все горловские. Вокруг никаких предприятий нет. Кто не сеет, не пашет, охотой не промышляет, все в лагере работают. Всю жизнь. Я медтехникум кончила в Мурманске. Фельдшер. Сюда вернулась, в родные края, куда же еще ехать? Есть у нас врач, он несколько лагпунктов обслуживает, ко мне редко приезжает – у меня порядок! Ты где жить будешь, пока Коля твой концы отдаст?
– Пойду в Горлово, попрошусь к кому-нибудь на постой. Я могу отработать, по хозяйству помогать.
– Иди, попробуй. Но народ у нас суровый, лагерный, порядки приучили всех подозревать.
Дуня оказалась права: в нескольких домах, куда постучалась Маруся и предложила помогать по хозяйству, с ней говорить не захотели:
– Иди, не нуждаемся…
Только в одном небольшом домишке старуха, открыв дверь, как все, недоверчиво оглядела Марию и, выслушав ее просьбу, сказала:
– Зайди.
За порогом, не предлагая пройти дальше, коротко спросила:
– Ты кто, отколь здесь взялась?
– Я жена заключенного, он в санчасти, больной. Приехала помочь ему.
– Ну, что же, дело доброе. Жена должна помогать мужу. А мне от тебя какая корысть? Чем мне поможешь?
– Денег у меня нет, все, чтобы доехать сюда, истратила, за ночлег буду отрабатывать. Что скажете, буду делать – полы, посуду помыть, в хлеву за скотиной прибрать.
– А документы при тебе есть? У нас в селе, как в лагере, строго, каждый на учете.
– Все в порядке, вот мой паспорт, диплом об окончании профтехучилища…
– Ого, даже диплом! Ну, ладно, поживи. Пойдем, покажу тебе место. Меня Агафьей звать. Агафья Сидоровна. Можешь, как все зовут, тетя Ганя.
– Меня Маруся, Мария Иванова.
– Стало быть, ты Маня. Уж шибко мала и тщедушна, не баба, а девочка вовсе, не Мария, а Манюня. Ну, ладно, после разберемся, кого как звать. Теперь пора и к ночи готовиться. Напою тебя чаем, и кажный в свою постелю.
За чаем еще о себе рассказала:
– Местные мы, горловские. Муж у меня был Захар, тоже тутошный, в охране лагеря работал.
– Здесь и до войны был лагерь?
– Был, по всему Мурманскому краю, как оспа, были лагеря. Сами заключенные их строили. Наш тоже. В войну Захара призвали. «Похоронку» получила в сорок третьем – погиб храброй смертью.