Se trouve suffisamment - Хватит лжи
Ознаменованием того, что я при падении с лошади не свернула шею, стала резкая боль в голове и во всём теле. Разомкнуть отяжелевшие веки не было сил. Но даже в полубессознательном состоянии я чувствовала прикосновение прохладной мокрой ткани к своему лбу. Сделала неловкую попытку приподняться с земли, но некто чуть надавил мне на плечи, заставив лежать в том положении, в котором я пребывала изначально. - Спокойно лежи, - узнала я голос Оливье, слышащийся, словно сквозь вату; такой родной, глубокого и тёплого тембра - сейчас в нём сквозит лишь еле сдерживаемая ярость, с трудом поддающаяся его контролю. - Оливье, - прозвучал тускло мой хриплый неуверенный голос, дрожа и срываясь, - я... я не... в-виновата... прошу, выслушай, я всё тебе объясню! - вскричала я в отчаянии, вцепившись в его руку, как хватается утопающий за единственную соломинку, всё же лелея слабую надежду спастись, когда, казалось бы, всё уже кончено. - Что ты мне объяснишь, лгунья?! - Резко отпихнув мои дрожащие руки, Оливье продолжил протирать холодным платком, смоченным в пруду, моё пылающее от жгучего стыда и горечи лицо. - Как изворачивалась, врала на каждом шагу? - проскользнули нотки скорби в его гневном срывающемся на фальцет голосе. - Расскажешь, как ты обесчестила не только меня, но и весь мой род, смешав с грязью моё имя и любовь к тебе? - Оливье, родной мой, - попыталась я сказать хоть что-то в свою защиту, но он оборвал меня: - Замолчи! - его руки, бесцеремонно схватив за плечи, приподняли меня и прислонили к растущему рядом с прудом вековому дубу. - Лучше меня не зли... Всхлипнув, я обхватила руками колени и уткнулась в них лицом, чтобы муж не видел моих слёз, будто обжигающих глаза, стекающих ручьями по щекам. - На, выпей, - приподняв за подбородок моё лицо, он подал мне флягу, из которой я сделала пару глотков вина. Стало немного лучше. - Спасибо, - прошептала я, не решаясь взглянуть в лицо своему супругу, и хоть лица его я не видела, пронзительный и тяжёлый гневный взгляд на себе ощущала. И некуда деться от этого взгляда, казалось, способного прожечь во мне дыру. - Хорошо, что эту лилию на твоём плече никто из гостей не видел, - процедил он зло сквозь зубы, снимая с себя плащ и набросив его на мои дрожащие плечи. Успев замёрзнуть далеко не от холода, я тут же закуталась в плащ Оливье, хранивший его тепло с лёгким запахом духов и его кожи. - Сейчас мы вернёмся к гостям, и ты сама им скажешь, что после падения с лошади очень плохо себя чувствуешь. - Да, Оливье, - отозвалась я с грустной покорностью, - как скажешь... прошу, позволь мне объяснить... - Дома мне всё объяснишь! - перебил Оливье, подняв меня с земли и поставив на ноги, держа за локти и не давая осесть на землю, к которой всё сильнее придавливал меня незримый гнетущий и тяжкий груз. - Я доверял тебе, - говорил муж, как в каком-то полузабытьи, ведя меня домой, держа под локоть, - считал тебя искренней, непорочной, неспособной на притворство... Меньше всего я ожидал удара ножом в спину от своей жены, которой доверял и которую... неважно, всё равно ты утопила во лжи то светлое, что было...
Не найдя, что сказать мужу, я подавленно молчала весь тот отрезок времени, который занял наш путь домой. Не проронил ни одного слова и Оливье, только его молчание было скорее тяжёлым, скрывающим гнев, объявший молодого мужчину. Мне чудился исходящий от супруга запах раскалённого металла, его рука не отпускала моего локтя. Я не решалась поднять головы и посмотреть мужу в глаза, всю дорогу разглядывая носки своих туфель. Безысходная тоска и горькое отчаяние, усугубляемые чувством вины перед ним, и вместе с умирающей надеждой, разъедали мне душу и сердце.
В груди и животе лишь ощущение мрачной зияющей пустоты, пожирающей меня изнутри, как пожирает бушующее пламя охваченный им дом, оставляя за собой лишь пепелище. Мне следовало раньше признаться супругу в своей постыдной тайне. Но страх того, что Оливье отвернётся от меня и с презрением оттолкнёт, возобладал над намерением честно поведать ему всю историю появления на моём плече злосчастного цветка лилии. Я думала, что нет большой беды в утаивании эпизода, опорочившего мою жизнь, и мне выпадет удобный момент для признания - когда Оливье будет в прекрасном расположении духа или, когда я буду ожидать нашего первого ребёнка. Во втором случае он простил бы мне сокрытие правды куда охотнее.