— Чего же ты не кричал? Ведь боль же адская была.
— Если бы закричал, салажат разбудил бы. А они и так, бедолаги, не высыпаются.
Представляете? Умора. Не солдат, а сплошной «Аншлаг» вместе с Региной Дубовицкой. В конце концов его одногодки от него отвернулись. Все. Они — деды, всю часть под каблуком сапога держать должны, а он своим салабонским поведением их авторитет подрывает. Словом, написали они коллективный рапорт с просьбой перевести рядового Андрея Григорьева в другую часть. Ну, как вы сами понимаете, такие рапорты в армии начальством не рассматриваются. Мало ли чего бойцы требовать будут. Коллективный рапорт — все равно, что бунт на корабле. А бунтарям одна дорога: мешок на голову и за борт. Но, представьте себе, этот рапорт командир части рассмотрел. Очевидно, и сам наслышан был о подвигах братца моего. Перевели его в медсанчасть за больными ухаживать. Так и здесь без юмора не обошлось. Выздоравливающим уколы колоть надо. В… Сами понимаете, мягкие места. А он на них, на места эти, смотреть не может. Он и в бане-то только себе под ноги всегда и глядит. Пару раз чуть не обварился из-за этого. Натыкался на шайки с кипятком своих сослуживцев. Так мало того, что ему на голые части обычно скрытого тела теперь смотреть приходилось, так ведь укол — это еще и больно. А больно сделать человеку он ну никак не мог. Пришел тогда Андрюха к начальнику санчасти, упал перед ним на колени и зарыдал. Увольте, мол, от такой каторги. Всю жизнь, мол, за вас буду Богу молиться. Начальник санчасти даже оробел: здоровенный солдат, и тут такая истерика. А братец мой между тем на бок завалился и затрясся весь, задергался, как когда-то в детстве. Ну, прибежали санитары, сделали укол бедолаге, уложили в отдельную палату. Словом, через неделю служил мой брат на скотном дворе, за поросятками ухаживал. Да так, что и после увольнения в запас от него еще с месяц свиным духом несло.
Ну, вернулся он домой. А городок наш, я еще раз подчеркну, маленький. Все друг друга знают, и молва об армейских подвигах моего братца облетела каждый дом, постучалась в каждое окошко, обрастая все новыми и новыми красочными подробностями, гораздо быстрее, чем сам Андрюха ступил на родную землю. А родная земля встречает своего доблестного защитничка не очень-то приветливо. Старики от него отворачиваются, старушки в спину плюют — опозорил родной город. Девушки, что раньше за счастье считали поймать лишь один взгляд его невероятных синих глаз, теперь презрительно смеются над ним, парни рук не подают — брезгуют. Мальчишки малые камни в него кидают, а девчушки-дошколятки, завидя его, по домам хоронятся. А он, лопух, представляете, и рад всему этому. Каждому плевку, каждой насмешке, каждому камню в затылок. Юродивый, чего вы хотите! Ходит по городку, улыбается, кланяется всем. И знаете, как-то уж быстро волна ненависти и презрения к моему братцу схлынула. То ли пожалели его люди, то ли новое развлечение для обывателей нашлось, а может, и по какой другой причине.
Андрюха быстро на работу устроился. В пригородный леспромхоз. Сосны валить. Недели после армии не отгулял. На работу навалился голодным волком. Силушки-то у него не занимать. В день полторы-две нормы делал. Подельнички на него ворчать начали. Еще бы! Начальство Андрюхой не нахвалится. Всяким лодырям да тунеядцам Григорьева в пример ставят, требуют подтянуть свои результаты под производительность бывшего солдата. Шибко осерчали на братца моего работяги. Хотели даже прибить малость. Но не прибили. Тут зарплата подошла, и оказалось, что Андрюха любит в долг давать и обратно денег не требует. Скоро у братца моего в кармане ни копеечки не осталось. И так каждый месяц. Хорошо еще, что кормили их в леспромхозовской столовке в счет зарплаты, а то совсем с голодухи помер бы брат мой. Вот только семье нашей по первости от Андрюхиной работы ничего не перепадало. Ну, я и решил каждый месяц в день выдачи жалования ходить в кассу леспромхоза и забирать половину суммы, заработанной братом, для мамы и нас, младших. Семья-то большая. Без отца. Жить-то надо.