Однажды в такой мой приход решил я братца попроведать. Зашел в его комнату в бараке леспромхозовском. Никого нет. Сел на его койку, сижу, дожидаюсь. Вдруг смотрю, в окошко лезет здоровеннейший детина и сразу к шкафчику Андрюхиному. И давай по карманам пиджачка прогуливаться. Вытащил деньги, сунул себе за пазуху и через окно опять-таки испарился. И я глазом моргнуть не успел. Тут и братец вернулся. Я ему всю эту историю пересказал, а он смеется, а потом вдруг таким серьезным стал, глянул мне не в лицо — прямо в сердце своими синими-синими глазищами и тихо так говорит:
— Знать, этому человеку деньги и нужней были. Бог ему судья.
У меня от этих слов все так внутри и перевернулось. Словно бы это я сам деньги у братца вынул. Засобирался я тут спешно, распрощался и домой. В спешке даже письмецо братцу от матери передать забыл. И, удивительное дело, каждый раз, когда с ним встречался после того случая, даже если в лицо ему не смотрел, а ведь почти никогда и не смотрел, казалось мне, нет, не казалось, знал наверняка, что глядят на меня в упор, пронзая насквозь, доходя до самых затаенных глубинок того, что церковники называют душой, его синие-синие, громадные, строгие и добрые одновременно глазищи. И страшно мне было встречаться с ним, и почему-то необходимо. Шел и шел к нему, как кролик к удаву. Вот ведь штукенция какая.
А между тем по городу поползли слухи, легенды, украшаясь невероятными подробностями, что брат мой колдун, или пророк, или провидец. Старушки да девки молодые, незамужние, стали к нему за советом бегать. А он лишь смеется, отшучивается: «Ну, чего вы там себе напридумывали? Никакой я не провидец». А те наседают, мол провидец или нет, это Бог разберется, а ты дай совет, как в той или иной ситуации быть-то. Он первое, что на ум пришло, ляпнет, по-доброму, без умысла, вроде дружеской шуточки, и уходит от назойливых посетительниц, прячется. Шуточка шуточкой, а ведь все, что он скажет, все исполнялось. И повалил к нему народ валом. Андрюха от этого запечалился, тяжко ему бремя славы показалось. Словом, пришли как-то до зари к общежитию леспромхоза очередные посетители, а Андрюхи там нет. Народ собирается, волнуется. Нет пророка и всё тут. Одна старушенция сдуру выдала, что это начальство леспромхозовское братца моего в ссылку определило. Народ забурлил, чуть правление не сожгли, директора едва не растерзали. Пришлось прибегнуть к помощи милиции. Стали разбираться. Никто, как оказалось, никуда Андрюху не переводил, не ссылал, а только на работу он не вышел, да и ночью в бараке своем вовсе не ночевал. Исчез и всё. Документы даже не забрал. Трудовая книжка в леспромхозе осталась. Чудеса да и только. День прошел — нет Андрюхи. Два прошло, три. Неделя. Месяц. Пропал мой брат. Исчез, как испарился. А уж по городу слух гуляет, что братец-то мой на самом деле не человек был, а инопланетянин, что потому и странным для людей казался. Что был он заслан на землю специально, чтобы человечество изучить, готово ли, дескать, оно к настоящему контакту с высшими космическими расами. Что вот теперь, в ночь памятного исчезновения, прилетела за ним космическая тарелочка и вознесла его во вселенские глубины. Нашлись даже очевидцы, которые своими собственными глазами видели эту тарелочку. Признаться, даже я начинал верить, что Андрюха наш — существо инопланетное. Почти год о брате моем не было никаких известий. А к Успению мама получила письмо от подруги из областного центра. Подруга набожная была, часто по монастырям путешествовала, и вот пишет она, что в одном из северных монастырей встретила послушника, шибко на Андрея похожего. И тот вроде бы узнал ее, но не подошел, не заговорил, а сама она подойти к нему отчего-то постеснялась. Но точно уверена, что послушник этот — именно Андрей. Вот только сияющий весь какой-то. Необычный. Мама от этого письма прямо расцвела вся. За последний год она постарела шибко, как-то почернела даже. Все плакала ночами о сыночке своем. В сказки про инопланетян и колдунов не верила и сердилась на нас, когда мы случайно об этом заговаривали. И вот, получив это письмо, засобиралась мама в этот самый монастырь. Дорога туда непростая, да и денег требует немалых. Но деньги как-то сразу нашлись. Даже больше, чем надо. Стали к нам приходить люди. Знакомые и малознакомые. Якобы наш Андрюха им когда-то занимал, а отдать они не успели. Однажды пришел такой громила, что едва в дверном проеме уместился. Я думаю, что где-то его уже видел. И вспомнил: ну, точно, это же тот самый, что когда-то у Андрюхи в карманах прогуливался. Ах, ты, думаю, дела какие творятся. Громила в глаза не смотрит, переминается с ноги на ногу. Матери моей бумажки в руки сует. Вот, мол, прими, мамаша, так надо. Аж взмок весь, пока деньги отдавал. Зато вышел на свет Божий радостный, как младенец. Дела! Собрали мы маму в дорогу, старшая дочь с ней поехала, мало ли что, путь-то неблизкий. Через две недели получаем письмо из того самого монастыря. Так и есть. Послушник этот братцем моим оказался. Сестра пишет, что таким счастливым никогда в жизни его не видела. Что в монастыре этом он каждый камешек целовать готов, что ходит радостный и часто плачет от счастья. Что глаза его по-прежнему синей синего, но только мокры без просыху то ли от слез, то ли от недосыпания. Что маме в монастыре тоже очень понравилось и она решила там остаться на время, а сама сестра приедет скоро и все в подробностях нам расскажет. Вот, собственно, и вся история про братца моего. Инопланетянина и монаха. Только вот ведь какая штука, не поверите, я ведь его не любил никогда, и вот теперь, в последнее время, до смертной тоски не хватает мне его глаз. Строгих и добрых, глядящих в самое сердце. И таких синих-синих.