- Но лучше бы «поздно», а то ведь без них так одиноко…
- Васенька, мне тоже одиноко. Но нужно учиться жить друг для друга и друг ради друга, радуясь тому, что наши дети устроены и у каждого из них своя счастливая жизнь.
Юрген, как всегда, был прав и постепенно, мы научились жить так, как он говорил. Радуясь счастью наших детей, о котором они охотно докладывали в каждом письме. Радуясь каждому новому дню, что наступал для нас. Радуясь солнцу, дождю и снегу, не смотря ни на что.
Мы, с моим Юрой прожили 68 счастливейших лет вместе. Мы подарили этому миру двух прекрасных людей, которые подарили ему еще пятерых. Мы никогда и ни о чем в наших жизнях не сожалели и ни о чем не печалились, а если и давали волю слабости, то на совсем короткий, практически незаметный, миг.
До глубокой старости мы испытывали потребность в интиме и пусть не так бурно, как в юности, но достойно наслаждались взаимным притяжением. Мы дарили друг другу поцелуи чуть ли не до последнего его вздоха. Мы умели смеяться каждый день, даже над старческими болячками и болезненными воспоминаниями. Мы охотно вспоминали молодость и все, что было в ней прекрасного, гордясь тем, что прошли через всю жизнь рука в руке.
Юрка, разменяв седьмой десяток, даже как-то признался как его в Калиновке соблазняли мои подруги, чуть ли не голышом бросаясь к нему на шею. Всякий раз, когда меня не оказывалось рядом. Хотя я и так об этом всегда знала, уж слишком лакомым кусочком для все в Калиновке был мой Юрген.
А я ему поведала, как его товарищ Степан Петрович, охотно начал ухлестывать за мной после того случая в спортивном зале, совсем не тонко намекая, что с ним мне понравится гораздо больше.
Обговаривая это, мы весело смеялись над тем, что никто из нас не рассказывал об этом раньше, боясь обидеть свою половинку, вызвать необоснованную ревность или недоверие. А на восьмом десятке, какая уж ревность?
А еще, мы очень часто возвращались в наш первый совместный год и наши мнения по поводу «сестерских» взаимоотношений целиком и полностью сходились.
- Какой же я был глупец, что не настоял на повторном занятии любовью. Мы ведь целый год страсти и обладания друг другом просто оставили за бортом наших жизней. – Огорченно вздыхал поседевший дедуля, с уст которого это звучало безумно забавно.
- А какой же я была дурой, что допустила мысль о том, что процесс, благодаря которому на свет появляются дети, может быть невыносимо болезненным… Я была тогда так слепа и глупа, что легко отказала себе в удовольствии принадлежать тебе каждую ночь и даже день… - Грустно констатировала дряблая старушка в моем лице.
Затем мы страстно целовались, словно напоминая себе, что наша страсть никуда не делась. А потом весело хохотали, понимая, как нелепо со стороны выглядят два стареньких человека целующихся на одной из скамеек парка, словно подростки, которыми были переполнены парки ранней весной.
Мы любили все шестьдесят восемь лет. Наша любовь была одинаково сильной как в семнадцать, так и в восемьдесят. Наша жизнь была прожита не зря и никакие соблазны, потери, быт, режим и прочие предрассудки, не сумели ее искалечить своим клеймом.
Мы оставались преданны друг-другу до последнего вздоха Юры. И я буду оставаться преданной ему, до последнего своего вздоха.
Когда Юрочку настиг инсульт, последнее, что он успел мне сказать было:
- Вася, я хочу что б ты знала, я благодарен Гитлеру за начатую войну ибо никогда бы не познакомился с тобой и никогда бы не узнал, что значит счастье быть любимым тобой, если бы не этот диктатор. Я даже прощаю вашей власти, что расстреляли моих близких. Как ты, простила моему народу свои потери. Их либе дих…
И тишина…
Вот так, только после его смерти, мне стало ясно – почему он никогда не заводил разговор о своих корнях, и никогда не стремился отыскать родных. Скорее всего, он давным-давно навел справки, исходя из которых, отыскивать было некого. Война, никого не пощадила.
А на его признание, я ответила своим:
- Я буду продолжать тебя любить, и если мы на этом свете смогли встретиться во время всенародного кошмара, будь уверен, я тебя и на том свете отыщу. Я тебя тоже очень сильно люблю.
Поспевший врач скорой помощи, лишь констатировал факт смерти. Но хоть начинающее охладевать тело было одно, в тот день я тоже умерла. Все, что было мне дорого в этой жизни забрал с собой Юра. Тепло, любовь, заботу, доброту, ласку… У меня ничего не осталось, кроме трех огромных, пустующих, холодных комнат.
Весь прошедший год я провела на кладбище, у его могилки. Я все так же продолжаю разговаривать с ним, и вспоминать прошлое, словно он рядом. Я все время представляю, как он целует меня, как обнимает, как поддерживает и приободряет, от чего становится немного легче. Но стоит по шире раскрыть глаза, понимаю – все ощущения мне только снятся.
Сейчас ведь люди совершенно разучились ценить то, что имеют. Каждый стремится достичь чего-то недосягаемого. Каждый в погоне за иллюзорной мечтой, совершенно не понимая – все необходимое для счастья рядом. Все, что человеку нужно, это не быть одиноким и никому не нужным. Любовь заключает в себе это понятие. Дружба, в какой-то степени компенсирует эту потребность. А все остальное лишь пустота.
Прожив жизнь, я с уверенностью могу заявить, что мне не нужно никакое мирное небо над головой, когда рядом нет Юры. Сейчас я бы с удовольствием ютилась даже в коммуналке, только бы рядом с ним. Я бы не глядя вновь окунулась в те далекие сороковые с их потерями и злом, лишь бы вернуть все прожитое. Я согласна с каждым предсмертным словом моего мужа, ибо, если бы не было тех страшных дней, не известно, как бы мы прожили наши с ним светлые годы. Да простят меня люди за такие слова, но я бы вернула все, зная, что Юра вновь в ближайшие шестьдесят восемь лет будет рядом…
ГЛАВА 12
… В минуту, когда Василина Степановна замолчала, я трудно понимала - где нахожусь и какой за окном год. Я полностью поддалась ее речам и, казалось, даже видела ее Юргена. После того, как я впитала в себя каждое слово из рассказа этой не молодой внешне, но моложе многих молодых внутренне женщины, меня пробрала легкая дрожь.
После ее рассказа я уже не была уверена как прежде в своем убеждении об отсутствии такого чувства как любовь. Видно любовь все же существует, вот только распознать ее в наше время не просто, а порой и вовсе не возможно. А Василина Степановна смогла пронести свои чувства сквозь годы, голод, лишенья, беды. Они с Юргеном сохранили свою тайну и любовь на всю жизнь, в то время как мои подруги не могут держать язык за зубами более пяти минут. А любовь у них случается чаще, чем у кроликов. О себе, любимой, промолчу, ведь хранить чужие секреты мне не сложно, а о любви я знаю только из книг, фильмов и из уст всех, кто это чувство испытывал.
Не знаю, что именно привело эту женщину к моему кабинету, но точно знаю – помогла мне она, а не я ей. В этот момент я поняла, что я никакой не психотерапевт, а просто слушатель. Благодарный слушатель.
Да, она хотела выговориться, и ей это удалось. Но что делать мне со всем тем, что творится теперь в моей душе? Василина Степановна рассказала мне трогательную историю длиною в жизнь, но чего она ждет от меня? Я вообще не понимаю, что ей сказать. Какие слова сейчас уместны, когда по ее немного усохшим белоснежным щекам стекали два ручья. Меня переполняли неведомые доселе чувства, чуть ли ни впервые в жизни мне тяжело было найти нужные слова.
- Василина Степановна, вы меня, конечно, извините, если я сейчас что не так скажу, но я восхищаюсь вами. Вашей преданностью. Вашей любовью. Вашим счастьем. Уверена, ваш Юрген ждет вас на небесах и, непременно, вы там вновь найдете друг друга. Я просто в этом уверена.
Я вглядывалась в потухшую синеву ее глаз, и тепло сожаления смешанного с восторгом, пробирало все мое тело. А еще, к горлу почему-то подкатывал ком. Где-то, глубоко в душе, я понимала, что мне никогда не стать такой же преданной и такой же счастливой, от чего хотелось плакать. А еще, мне было ужасно стыдно перед своими родителями, которых мне безумно захотелось увидеть и перед которыми захотелось за все попросить прощения. В рассказе Василины Степановны слишком многое я почерпнула лично для себя и для будущих своих клиентов. Именно эта женщина дала мне гораздо больше информации о человеческих взаимоотношениях, нежели годы учебы. Именно искренность ее голоса и срывающиеся с глаз слезы заставили меня пересмотреть собственное отношение ко многим вещам.