Погода переменилась, неожиданно стало ясно и солнечно, хотя с моря все еще дул холодный ветер. Аффад тщательно оделся и, накинув легкий плащ, отправился не торопясь в клуб Мохаммеда Али, то и дело приветствуя знакомых или друзей, обрадованных его возвращением в Александрию, как они полагали, надолго. В клубе на доске объявлений он обнаружил послание, написанное незнакомым почерком на бумаге без фирменного знака. Послание было коротким: «Сегодня в полночь вы должны явиться на специальное заседание центрального комитета в похоронный театр музейной крипты». Вот и все.
Аффад знал, что под «похоронным театром» подразумевается дальняя часть музейной крипты, когда-то часть некрополя. Однако сменявшие друг друга поколения перестраивали помещение согласно своим желаниям, пока оно со своей небольшой аркой, частью нефа и маленьким амфитеатром не стало служить нескольким целям. Теперь здесь была и часовня, и греческий театр, и лекционный зал, отлично подходящий для собраний общества, особенно когда намечались лекции или дискуссии по процедурным вопросам, молитвенные или протокольные собрания. Помещение обычно называли «Часовней крестоносцев» или «Коптским святилищем». Здесь же хранилось несколько аэролитов и каменных барабанов, вероятно, вавилонского происхождения — нечто вроде карты и всемирного календаря, стоящего на кольцах огромного свернувшегося змея. Аффаду было отлично известно это место! Именно здесь новички давали первые клятвы и сообщали о первых актах подчинения сообществу. Не было места более подходящего для сочетания всего того разнообразия, которое царило в городе с его культом синкретизма! И здесь ему придется отвечать за свое отступничество. Что ж, придется соблюсти форму и порядок, выслушать нарекания и принять то наказание или тот позор, на который его обрекут члены комитета. У него нет оправданий. Но он не мог не думать и о том, какое наказание ему грозит.
Погруженный в мрачные раздумья, испытывая чувство вины, Аффад в одиночестве съел ланч в вытянутой в длину столовой «Юнион Клуба», где в это время не оказалось ни единого человека. Однако аппетита не было. После ланча он отправился обратно домой, решив отдохнуть, — и заснул глубоким сном, словно его вдруг подкосила усталость, вызванная путешествием. Уже совсем стемнело, когда он проснулся, разбуженный маленьким будильником, стоявшим на тумбочке возле кровати. Время еще было. Но Аффада уже начинало мучить нетерпение. Чья-то невидимая рука (Сайда не было видно) приготовила легкий ужин, какой он обычно заказывал, когда поздно задерживался в театре. К еде Аффад почти не притронулся, зато выпил целый бокал шампанского. Это его немного подбодрило. Потом он отыскал черное карнавальное домино, полагая, что оно больше всего подходит кающемуся грешнику. И правда, если бы у членов общества существовала особая форма, то она должна была быть именно такой, хотя носить его следовало небрежно, как накидку художника. Тем не менее, во время карнавала происходило самое главное ежегодное собрание членов общества с его важным carni vale — прощанием с плотью, что было одинаково удобно и для манихейцев, и для христиан.
Точно за пять минут до назначенного срока Аффад пошел в туалет, из окна которого был виден музей, к этому времени опустевший. На лестнице, правда, горел свет, значит, три «следователя» уже ждали, когда он спустится к ним. Аффад предпочел собственный тайный ход. Стараясь не шуметь, он скользнул вниз в кухню и в кладовой бесшумно повернул ключ в двери. Не забыв прихватить электрический фонарик, он освещал им дорогу в полной темноте подземелья. С бьющимся сердцем Аффад одолел один переход, нечто вроде вестибюля, потом второй, из которого был виден свет и слышались голоса. Неужели еще рано?