Подчеркивание народно-национальных предпосылок в желаемой экономической системе уже позволяет предположить особое положение крестьянства. И действительно Юнг видел одну из основных проблем в миграции неимущего деревенского пролетариата: «Когда возник деревенский пролетариат, неимущему избытку населения подарили свободу перемещения и свободный договор зарплаты. Безродность, ежедневный страх за свое существование и душевное расстройство – вот истинное лицо этого подарка». Автор видел решение этой проблемы в радикальном сокращении государственных социальных выплат и одновременном содействии собственности. Только таким образом личность и самостоятельность снова укрепились бы, и вместе с тем снова появилась бы связь между собственным и общим благосостоянием. Не подлежит сомнению, что в таком сценарии не осталось бы места для традиционных конфликтов между рабочим классом и руководителями экономики. На место партийных и профсоюзных организаций на производстве должна была прийти «заводская общность» (единый коллектив предприятия). При этом работники и работодатели должны были бы вместе разрабатывать свою собственную экономическую конституцию. Государство должно было ограничиться, между тем, чисто контролирующей функцией. Юнг, вопреки своей склонности к народно-национальным идеям, отвергал ту враждебность к технике, которую столь часто разделяли в кругу «Фёлькише»:
«Это неверно, что машина обязательно должна лишить человека души; этого никогда не случится до тех пор, пока человек остается господином машины. Если он сознает, что он – властитель машины и что задача машины – облегчить работу человека, то машина даже может содействовать воодушевлению».
Автор, конечно, сознавал, что промышленный способ производства полностью противоречит органическому экономическому мышлению. Однако он был в достаточной степени реалистом, чтобы придерживаться определенных границ в этом тематическом поле. При этом, конечно, играла свою роль и мысль о том, что не стоит отпугивать немецкую экономику слишком утопическими проектами. Юнг видел настоящего главного врага также не в способе производства, а в оторванном от реальных ценностей финансовом капитале.
В заключение остается заметить, что в органической экономике не последовали бы никакие существенные изменения в способе производства и отношениях собственности. После ликвидации профсоюзов было предусмотрено создание заводской общности, что, в принципе, означало бы самоуправление с минимальным государственным надзором. На этой основе социалистические аксиомы должны были преодолеваться при крупномасштабном расширении собственности:
«Не денежная пенсия делает довольным, а собственность, которая оживляет здоровое чувство владения и радость собственности, которые дремлют в каждом человеке. Его нужно поставить в такое положение, чтобы он мог сам выращивать и пожинать плоды своего труда. Есть только одна форма собственности, которая выполняет все эти условия: земельное владение».
Несмотря на острую критику международного капитализма и народно-национальную ориентацию, концепция Юнга, в общем и целом, остается очень дружественной по отношению к экономике. Соответствующим образом Юнг получил положительный резонанс также из экономических кругов: «Ваша книга, без всякого сомнения, когда-то в будущем окажет нам большие услуги при создании промышленных коллективов сотрудников нового экономического духа, как мы это планируем».