А. Р. Палей
СЕБЕ НАВСТРЕЧУ
В начале своей жизни Милу Юлду, человеку двадцать второго столетия, пришлось пережить сложное и тяжелое приключение.
В детские годы он как будто ничем не отличался от других детей. Правда, воспитывался не в детском городе, как большинство. Но и в семьях живут ведь нормальные дети.
Однако в детском городе наверняка своевременно обратили бы внимание на странность, выявившуюся в нем примерно на восьмом году от роду. Родители же прозевали.
В этом возрасте дети под влиянием бесед с окружающими, под впечатлением доступных им рассказов, телепередач, телепрогулок, теле- и непосредственных посещений театров, музеев, разных производств уже проявляют склонность к тому или иному виду деятельности. Мил такой склонности не проявлял, хотя охотно все смотрел и слушал. Был пассивен, безынициативен.
Беды в этом поначалу не видели: не все же дети развиваются одинаковыми темпами.
Но вот ему уже десять лет. Двенадцать. Тринадцать…
Во всем остальном он был вполне нормальным подростком.
Любил слушать музыку, наслаждался ею. Но никогда не пытался сам играть или петь. А инструменты были под рукой.
Родители ему их словно невзначай подсовывали. А oн возьмет, например, скрипку. Потрогает смычок. И положит обратно.
Охотно посещал с родителями или сверстниками музеи.
Любовался живописью. Около него клали бумагу, холст, карандаши, краски. То же самое: потрогает и положит. В учебной художественной мастерской неохотно пробовал писать — и бросал.
Любил наблюдать строительные-работы. Но никогда не брал в руки инструменты.
Встревоженные родители стали как можно больше времени проводить с мальчиком. Пользовались всяким случаем, чтобы заинтересовать его любой работой. Так, во время еды рассказывали о способах выработки и доставки пищи. Показывали по теле работу поваров. Он смотрел и слушал. И только.
Путешествуя с ним вместе, рассказывали о всяких транспортных средствах. Знакомили с телесвязью.
Ничего.
Мать брала его с собой в энергетическую диспетчерскую, где она работала. Мил сначала как будто заинтересованно наблюдал. Но ни разу не попросил допустить его к работе.
Отец несколько дней подряд брал его на место своей работы — книжную фабрику. Мил смотрел, как рукопись, вставленная в гнездо конвейера, в неуловимо короткое время превращается в миллионы экземпляров шрифтозвуковой микрокниги, как в определенные моменты в точно обозначенные места ложатся в них звучащие коты и отпечатки иллюстраций, как мгновенно прикрепляются линзы для чтения, пластинки для прослушивания и переплеты, как стремительный транспортер уносит уже готовые экземпляры, чтобы направить в магазины и библиотеки.
Мил смотрел, как бы интересовался. Но не проявлял желания включиться в работу.
Может быть, его призвание — театр? В Историческом театре работает множество людей: актеры, режиссеры, историки, постановщики, декораторы. Постепенно осуществляется дерзкий замысел — охватить в живых образах всю прошлую жизнь человечества — от самых ее истоков. Мил с интересом просматривал сцены прошлого. Но не обнаруживал желания участвовать в их подготовке.
Не увлекло его и освоение планет.
Самое страшное было то, что он ничуть не интересовался возможностью работать. Это гораздо хуже, чем если бы хотел и не мог. В нем не чувствовалось неудовлетворенносги пассивным образом жизни.
Родители сначала втайне переживали свое горе.
Но такой необыкновенный случай невозможно скрыть.
О нем узнало человечество.
И вот Милу исполнилось уже семнадцать лет. И ничего не изменилось.
Родители советовались с врачами.
Консилиум врачей, биологов, психологов и социологов решил прибегнуть к тяжкому и даже рискованному средству.
Милу незаметно для него дали порцию давно уже необычного лекарства снотворного и отправили в большой заповедник. Работавших там ученых предупредили, что они должны помочь полностью изолировать человека, которого туда доставят, и ни в коем случае не попадаться ему на глаза.
И вот в туманное утро Мил очнулся в незнакомом месте.
С недоумением поднялся на ноги, огляделся.
Он был в хвойном лесу. Или парке? Моросил мелкий дождь. Недовольно шумели деревья, обеспокоенные верховым ветром. Густые папоротники, лакированные листочки и блестяще-черные ягоды черники подтверждали сырость местности и, может быть, близость болота. Длинные еловые и короткие сосновые шишки топырились на мокрой пожелтевшей опавшей хвое.
Продолжая недоумевать, как он попал сюда, Мил поеживался от сырости. Правда, он был одет в непромокаемый костюм. Никак не мог припомнить, когда надел его.
Он решил по первой попавшейся тропинке выйти отсюда — погода ему не нравилась. Но найти тропинку оказалось нелегко, мешали густые заросли. Пришлось продираться через цепкие, а местами и колючие кусты. В одном месте колючка болезненно впилась в ногу через одежду. Нагнулся, выдернул.
Дальше какая-то ветка до крови оцарапала щеку. Стерев кровь, пошел осторожнее, медленнее.
Это становилось утомительным. Наконец встретилась едва намеченная тропинка. Он пошел увереннее.
Идти и теперь было нелегко. Тропинка узка, длинные ветви зачастую пересекают дорогу, хлещут по лицу, быстро двигаться нельзя. Нога иногда вязнет в болотистой почве.
Однако не может быть, чтобы пришлось идти далеко.
Но кажется, прошел уже час…
Что это? Похоже, он пришел туда, откуда начал путь?
Да разве тут сориентируешься!
Захотелось есть. Мил беспомощно огляделся. Но здесь нет вызывных панелей… Что же делать? Надо просить помощи.
А куда обратиться?
Ну хотя бы в Центр связи.
Привычно набрал индекс Центра.
Молчание.
Подождал.
Затрещали ветви. Радость! Кто-то приближается.
Приминая густой кустарник, вышел крупный зверь и два маленьких медведица с медвежатами. Без всякого страха, лишь с любопытством смстрэли друг на друга звери и человек!
Уже много поколений звери не знали охотников.
Звери постояли и пошли дальше, скрылись из виду, треща кустарником и хворссюм.
Хочется есть!
Стал повсюду шарить взглядом.
Шелест. Пока шел лесом, не заметил, как бор перешел в дубраву. Увидел на земле желуди, наклонился, собрал с десяток. Что же с ними делать?
В просвете среди листвы увидел дымок. Крайне заинтригованный, приблизился. Дымок, оказывается, поднимался над маленьким углублением, в котором кипела и клокотала вода.
Горячий источник! Не дым это, а пар.
На что может пригодиться ему кипяток? Наверное, для чего-нибудь пригодится. Но сейчас не до него: голод начал серьезно мучить.
Мил стал оглядываться. Он не мог сказать, что ищет на этой влажной, усыпанной истлевшей листвой земле. Какой-то давно забытый инстинкт руководил им. Вот он нашел широкий плоский осколок камня и другой поменьше, с острыми краями.
Не мыслью, а неопределенным сознанием почувствовал: это то, что ему нужно.
Положил желудь на широкий камень и острым сбил плюску, расколол, очистил шелуху. Обработал таким же путем остальные желуди. Ну, теперь, выходит, надо есть, ничего иного нет. Начал грызть. Мало сказать — невкусно. Однако заставил себя сгрызть все. И почувствовал, что голоден едва ли не больше прежнего. Уныло пошел куда глаза глядят. Вышел на небольшую полянку, и тут его поразило необыкновенное зрелище. Лежали какие-то кровавые куски мяса, местами с шерстью. Преодолев отвращение, подошел поближе. По шерсти, по одному уцелевшему длинному уху узнал зайца, таких зверьков видел во время телепутешествия по одному из заповедников. Можно было догадаться, что это остатки медвежьей трапезы.