— Плохо… — поджала я губы. — Очень плохо.
— Может, попытаемся, Снежинка? — с надеждой протянула девушка, смотря на меня своими синими, как ночное небо, глазами, умоляя одним видом сотворить чудо. — Попробуй вынуть железку, а я буду держать печень и кормить её энергией, чтобы не померла и смогла регенерировать, а Стешка вот кровь заставит бежать по венам.
Будто услышав наш разговор, медноволосая девушка, что только закончила с повязкой у одного солдата, распрямилась над его койкой, решительно качнула головой.
— Давай, Снежка, не в первой же…
Прикрыв на мгновение глаза, я круто развернулась на пятках в сторону большого таза с водой. Местная малышка, что была внучкой повара, ошивалась, как всегда, возле таза, держа плошку с водой наготове.
Ей было неинтересно чистить лук на полевой кухне, а вот здесь постоянно крутилась, мешая нам работать. Мы ее прогоняли, нечего дите столько крови и боли видеть, но она все равно возвращалась.
Пока в один день Стешка не вручила ей деревянную плошку и не поставила возле таза, приказав ей делать важную работу и помогать нам мыть руки. Эх… видел бы кто, с каким важным видом кроха выполняла свой удел.
Черпнув ложкой в бочонок из-под травяного мыла, коего было мало и выдавали строго по нуждам, девочка отмерила мне ровно две ложки в ладонях, при этом от натуги высунув язычок, а потом вернула ложку обратно и спрятала бочонок под стул, принялась поливать из плошки водой, иногда зачерпнув новую порцию из бочки, что сидела рядом.
Тщательно помыв руки, я усердно их терла до покраснения. Хорошо помня наставления Марички, что руки должны быть белее и чище снега, прежде чем совать их в чужое тело.
— Спасибо, Голуба… — улыбнулась я устало девочке и слегка обтерла руки самогоном. Будут они к утру жечь, но зато точно никакой хвори на них не осталось. — Сделай милость, свяжи-ка мне платок потуже на затылке, а то сползет.
Девочка тут же радостно кивнула от возможность быть полезной, а я при села на карточки, что бы ей легче было меня достать. Со знанием дела, девчушка убрала мою косу за спину и взялась за края платка…да так затянулась, что я чуть не вскрикнула.
Зато надёжно…
— Давай, Снежинка, а то он долго не протянет…
Поторопили меня подружки, и я схватила инструменты и бросилась к ним. Мужики у входа в лазарет уже перенесли воина на деревянный стол посередине шатра, а кто-то распахнул окошко поверх ткани «потолка».
С него сняли рубаху и, видимо, напоили дурманом, чтобы не кричал от боли. Стала встала у головы, прижав руки с обсохшей кровью на пальцах к неровно вздымающей груди, аккурат возле сердца, подгоняя кровь, чтобы та не останавливалась.
Я сбоку, а Наталка напротив меня, отпустила ладонь в печень, стараясь насыщать её энергией жизни, чтобы орган не умирал.
Я схватила стальные щипцы и кусок чистой ткани и принялась за рану, мысленно проронив:
«Помоги мне, Матушка Зима…».
— Девчат, айда кушать. Всех уже покормили, только мы остались. Давай, Снежинка, с утра ни маковой росинки в рот не положила.
Притащив с собой таз с ошпаренными инструментами, Марфа положила его на стул и вытерла руки об грязный передник, позвала нас отведать ужина. Был глубокий вечер, раненные уже спали, кто от лекарств, кто от усталости. Тех, кого спасать не удалось, уже унесли другие солдаты. Видимо, для погребального обряда. Раньше меня от этого в слёзы бросало, а сейчас слез не осталось…
Два лета прошло, но так жизнь завернулось, что не вернули меня в тыл. Сначала с Микитой и дядькой Люмилом на грани солдат лечила. Потом меня вроде собрались в тыл отправить, посадили в повозку с молодыми девками-целительницами. А там мост разрушен, что к городу ведёт, нас у северной фаланги и оставили, а нам если ждать, то что, смотреть, как солдаты от ран помирают?
Мы, девки и женщины сильные, быстро за дело взялись. Так, кажись, месяца три прошло. Наши атаковали, а мы за ними, раненых выхаживали, мост когда построили, далековато было обратно возвращаться. Да и мы вроде как своими стали.
Те, кто шибко хотел, конечно, ушли. А были и те, кто остались, я в том числе. И не просто так…
Здесь я ощущала себя нужной среди своих, где никто за глаза нагуленышем не звал. Где я могла часть жизни. И помочь одному малышу не остаться сиротой или какой женщине вдовой.
Но бывало, что спасать нельзя было.
— Снеж, брось ты уже эти тряпки. Извелись они все, одни сплошные дырки! — раздраженно повела плечом Ярина, вставая с грубо сколоченного стула. — Выбросить их надо, да воеводе пожаловаться, пускай новые отрезки ткани принесут.
И вправду бестолковое это дело.