Вспомнилась матушка. Давно от нее писем не было. Я знала, что после того, как меня забрали, мать не смогла остаться в нашем селенье. Собрала узелок и по моим следам. Обмениваясь письмами, матушка старалась поближе ко мне перебраться. Да только кто ее пустит-то?
В последний раз, когда я получила от нее весточку, она осела на берегу Солянки. Пошла швеей к местному торговцу одежкой. Она у меня редкостная мастерица. И кружева плетет, и вяжет, и шьет. А какие платочки вышивает! Загляденье!
Скучаю я по ней до боли в груди. Она ведь душа моя. Мой оплот, защита, спокойствие и счастье.
Иногда так тоска берет, что впору выть волчицей. Единственное утешение — редкие весточки.
Окончательно убедившись, что сон меня оставил, я аккуратно покинула свое спальное место. Мы обычно спали в одежде. Осень уже пришла, днем еще ничего, а вот ночью холодина.
Так что, накинув поверх шерстяного серого платья плотный платок, пошла к лазарету. Кто там на стороже стоит? Кажись, Стешка.
Подменю. А то все устали, спать хотят. Молва среди солдат ходит, что скоро в наступление пойдем. Там не то что сон, полчаса вздремнуть около раненого и то за счастье считай!
Тихонько вышла из шатра и прикрыла за собой вход. Ночь отпустила темную шаль, так что едва ли можно рассмотреть костры и одиноких воинов, что патрулировали лагерь.
Поежилась. Холодно.
Уже собралась пойти в сторону большого южного шатра к Стешке, как из телеги с сеном для лошадей выскочил крайне обеспокоенный ратник — Платон.
— О, Снежинка! Хорошо, что я тебя встретил! А то я к вам шел! Давай, милая, быстрее! Раненого надо подлатать… Давай…
Подхватив меня за руку, грузный мужчина потащил меня к шатру воеводы. Едва ли я успевала за его широкими шагами.
— Постой, дядь Платон. Кого ранили-то? Неужто самого воеводу? Дядя Платон?
Возле прочного шатра из темной плотной кожи лесного зубра ошивались незнакомые мне воины.
Они были крупнее наших, волосы длинные ниспадали по плечам, некоторые пряди заплетены в косички. Острые черты лица. Грозные такие. На широких плечах не было ни металлической кольчуги, ни головного убора для защиты. Налегке они были одеты. Широкие рубахи из грубой ткани, простые штаны, кожаные куртки да добротные сапоги. Всего пятеро их было. И о чем-то они тихо переговаривались. Пока не узрели меня. Стоило одному устремить на меня свой взгляд, как его побратимы, тоже повернулись лицом в мою сторону.
Этот взгляд обжигал. Меня как будто расматривали очень внимательно со всех сторон, как осматривают товар на базаре.
Стало не по себе.
Отпустила глаза от греха подальше, и чуть не обогнала ратника.
Первая заскочила под занавес шатра, почтительно отпустив голову вниз.
— Воевода, звал?
Воевода Любомир задумчиво сидел на грубо сколоченном стуле, устало тер бороду и то и дело напряженно заглядывал в сторону своего ложе. Определенно, там кто-то был.
Узрев меня, светловолосый мужчина подорвался на босые ноги. Судя по его виду, одной рубахи да коротким штанам, его тоже спросонья на ноги поставили.
— Снежа… — облегченно выдохнул он и подошел ближе, поставив руку на моем плече. — Раненный у нас есть. Плохая рана. Осмотри, да сделай всё, что можешь. Выжить он должен, милая. Иначе худо всем будет.
Его слова меня насторожили. Приподняв в ожидание объяснения бровь, я украдкой взглянула на ложе воеводы.
— Это он?
— Да, — кивнул рядом ратник и шепотом добавил: — Ты уж постарайся, милая, а то не будет нам житья.
Повернувшись к ним спиной, я шагнула в сторону широкой лежанки. Еловые ветки были щедро посыпаны сеном, а поверх располагались не меньше пяти покрывал. М-да, воеводе все-таки лежанку соорудили.
Подойдя еще ближе, я изумленно застыла, в свете свечей без труда разглядев огромного мужчину.
Он был чем-то похож на тех, что ждали снаружи. Те же густые черные волосы с редкими косичками. Темные, будто обведены углем брови, длинные ресницы прикрывали глаза незнакомца. Аккуратная темная борода, упрямый нос и сухие тонкие губы. Волевой подбородок, и даже в незабвение он хмурил свой широкий лоб.
Что-то в образе этого мужчины меня насторожило. Не знаю откуда, но внутри что-то шептало: «зверь». Это «зверь» лютый и беспощадный.
Отпустив взгляд ниже по мощной шее и судорожно дернувшемуся кадыку на крепкую грудь, обтянутую льняной рубахой, я поморщилась, наткнувшись взглядом на рану.
Широкая рана. В бок. Стрела была необыкновенной, где-то втрое толще обычной, с наростами возле наконечника. Половина стрелы, та, что ближе к острию, была покрыта странным блеском, напоминающим металл.