Мне не нужен клиент. Но Гаррет отдает долги.
Я сделал большой глоток, глубоко вздохнул, ругнулся про себя.
— Выкладывайте.
Питерс покачал головой:
— Не хочу сбивать тебя с толку. Я отнюдь не уверен, что мои соображения имеют под собой почву.
— Черт возьми, сержант…
— Гаррет! — Голос у Питерса по-прежнему был властный, можно было и не повышать тон.
— Слушаю.
— У генерала есть и другие неприятности. Я убедил его нанять специалиста, который может разобраться с ними. Я расхваливал тебя, рассказывал, какая у тебя репутация, и поделился воспоминаниями о нашей совместной службе. Он увидится с тобой завтра утром. Если ты не забываешь вытирать ноги у дверей и умеешь пользоваться носовым платком, генерал тебя наймет. Делай, что он велит, но при этом помни об истинной цели. Понятно?
Я кивнул. Замысловато, конечно, но клиенты часто ведут себя так, словно нарочно хотят все запутать.
— Для всех ты — наемный работник. Чем занимаешься — неизвестно. Прошлое тоже практически неизвестно. Возьми другое имя: твое не подходит, чересчур громкое, а дурная слава быстро бежит, может подняться переполох.
Я вздохнул:
— Похоже, мне придется проводить там много времени.
— Все время, пока не кончишь работу. Мне уже сейчас надо знать, каким именем ты намерен воспользоваться, иначе тебя не пропустят.
— Майк Секстон.
Я ляпнул, не подумав, но, наверное, то было внушение свыше. Однако я рисковал. Майк Секстон командовал в нашей роте отрядом разведчиков. Он не вернулся с острова. Питерс услал Майка перед началом ночной битвы, и мы никогда больше его не видели. Майк был правой рукой и единственным другом Черного Пита.
Лицо сержанта окаменело. Он прищурился, открыл было рот… нет, грозный Пит всегда сначала думал, потом говорил.
— Сойдет, — буркнул он. — Они слышали от меня о Майке. Это объяснит, откуда мы знаем друг друга. Я вроде бы никому не говорил о его смерти.
Вряд ли он сделал бы это. Он не любил признаваться в своих ошибках — даже себе самому. Пари держу, в глубине души Питерс не переставал ждать, что Секстон вернется и явится с докладом.
— Я это и имел в виду.
Он допил пиво.
— Так я могу рассчитывать на тебя?
— Вы знали, что можете, еще до того, как постучали в дверь. У меня нет выбора.
Питерс улыбнулся. На его угрюмой физиономии улыбка выглядела как-то неуместно.
— Стопроцентной уверенности у меня не было. Ты всегда был упрямый сукин сын.
Он достал потрепанный холщовый кошелек — тот же, что и раньше, но теперь он стал потолще, и отсчитал пятьдесят монет. Серебряных монет. Ничего себе! После того как Слави Дуралейник объявил Кантард независимой республикой, не подчиняющейся ни Венагете, ни Каренте, вообще никому, цены на серебро подскочили.
Без серебра невозможно колдовать. И Карента, и Венагета раздираемы на части интригами колдунов. Самый богатый серебряный рудник находится в Кантарде, поэтому приходившие к власти шайки сражались за эту территорию еще с тех пор, как мой дедушка был желторотым птенцом, пока жадный Слави не сыграл свою шутку. Но долго ему не продержаться. Он нагадил всем и теперь со всех сторон окружен врагами.
Я открыл было рот, чтобы отказаться от денег: ведь Питерс — мой кредитор. Но потом понял, что должен взять их. Питерс призвал меня выполнить свое обязательство, но не рассчитывал, что я буду работать бесплатно. Может быть, заплатив по счету, он за что-то рассчитается с генералом.
— Восемь в день и расходы, — сказал я. — Для друзей скидка. Если останется — верну, если понадобится больше — представлю счет.
Пятьдесят монет я для сохранности спрятал в комнате Покойника. Он у меня тяжеленький, больше ста пятидесяти килограммов, и — самое в нем лучшее — все время дрыхнет, уже давным-давно не просыпался, даже скучно стало. Поймав себя на таких мыслях, я понял — в самом деле пора приниматься за работу. Скучать по Покойнику — все равно что скучать по инквизитору.
Я вернулся в кухню. Питерс собирался уходить.
— Итак, завтра утром? — уточнил он.
В голосе сержанта мне послышались нотки отчаяния:
— Приду, не сомневайтесь.
2
В одиннадцать часов утра небо было отвратительного свинцового цвета, но я все же решил тронуться в путь на своих двоих, хотя от Южных ворот до лачуги генерала добрых шесть миль. Ничего не поделаешь, я на лошади — картина невероятная.