Книги Забелина и Кондратьева выгодно отличаются от других, им подобных, ярким и образным языком, сюжетной занимательностью, огромным фактическим материалом, привлекаемым для описания «истории и достопамятностей» Москвы во взаимосвязи с прошлым русского народа.
Своеобразным конкурентом Кондратьева и Забелина был М. И. Пыляев. В 80-е голы прошлого века в издательстве А. С. Суворина вышли его книги «Забытое прошлое окрестностей Петербурга», «Старый Петербург» и «Старая Москва». Последняя была встречена очень ревниво и критически московской интеллигенцией. Пыляев был петербуржцем и, по мнению москвичей, знатоком первопрестольной не являлся. Московский журнал «Русская мысль» укорял его за отсутствие описаний таких знаменитых «достопамятностей» Москвы, как Сухарева башня, Красные ворота, Лубянская площадь и других. Автора упрекали за отсутствие системы, плана, за плохой «слог»…
Не знаю, право, может быть, мне «ностальгически» вообще нравится «слог» исторических писателей XIX века, но, думается, уступая блестящему стилисту Кондратьеву, Пыляев имел свою привлекательную манеру изложения, умел увлечь читателя бытовой деталью, точным наблюдением. Поругивали Пыляева, что он лишь вскользь упомянул о пяти монастырях. Конечно же, у Кондратьева монастыри представлены богаче, полно и интересно. Как книга для чтения сочинение Пыляева и сегодня сохраняет свою свежесть и ценность, потому, наверно, и переиздана недавно «Московским рабочим». А вот если выбирать, чтобы получить сразу в одной книге и достоверные исторические сведения, и максимально возможную информацию обо всех памятниках истории, архитектуры, культуры Москвы, то я бы выбрал книгу Кондратьева.
Было бы некорректно писать сегодня, что у Пыляева, скажем, Москва дворянская, а у Кондратьева — просто Москва. Разные они были люди, редкому историку удавалось преодолеть свой менталитет. Да, может, и слава Богу! Потому и оказалось так много разных и интересных книг о Москве, что авторы были разными. Даже у двух дворянских по происхождению авторов был разный менталитет: один родом из древней родовитой семьи, другой — из мелкопоместного дворянства, чьи предки никогда особой роли в решении судеб отечества и конкретно Москвы не играли. А что говорить, если у одного историка взгляд «дворянский», у другого — «разночинный»! Вроде бы, какое это имеет значение, коль речь идет о «достопамятностях» — памятниках истории, культуры, архитектуры, об описании нравов и обычаев древних московитов? Но даже подсознательно каждый автор выбирает наиболее близкий ему аспект, описывает наиболее интересные ему сюжеты.
Пыляев основной упор делает на описание быта, нравов, обычаев, обрядов, зрелищ, развлечений. Причем хронологически он увлечен более поздним временем: XVIII — начало XIX века. Забелин же влюблен в эпоху «Московского царства», доводит свое исследование истории Москвы до XVIII века, но очевидно, что его больше интересуют XVI–XVII века. Кондратьев — хронологически раскрепощен, идет не от любезной его сердцу эпохи, а от реально существующего на момент написания книги, делая экскурсы в предысторию, живущую в памяти потомков. И тут не важно, какой период, какая эпоха более любима автором. Важно, когда возник тот или иной памятник, создающий неповторимый облик Москвы.
К сожалению, мы крайне мало знаем о великих знатоках и исследователях Москвы. Пыляев и Кондратьев не попали даже в советские энциклопедические словари, где достаточно биографий давно забытых и мало принесших пользы отечеству деятелей, а вот места для русских патриотов-историков не нашлось. Повезло единственно Забелину: о нем дано несколько слов курсивом — и на том спасибо!
Кондратьева называли писателем из народа, он прожил короткую, но творчески активную жизнь. Кроме прозы писал стихи, в 1897 году вышел его поэтический сборник «Под шум дубрав». Кондратьев умер молодым, в расцвете творческих сил, в возрасте 34 лет, похоронен на Лазаревском кладбище в Москве. Он — москвич, жил в конце Каланчевской улицы, возле площади трех вокзалов, в доме Могеровского, в мансарде. На жизнь Кондратьев зарабатывал литературным трудом, дружил с писателем Николаем Васильевичем Успенским, братом более известного Глеба Успенского, и живописцем Алексеем Кондратьевичем Саврасовым, оказавшими благотворное влияние на его становление как литератора.
Нам остались книги Кондратьева, и благодаря им, память о писателе сохранится в сердцах потомков как признание и признательность за его литературный труд. Сам факт переиздания его книги говорит об этом.