Доктор выдернул из кармана табакерку, открыл ее, подцепил добрую щепоть табака, втянул половину в себя за три оглушительных всхлипа, остальное же рассыпал вокруг к нескрываемому ужасу и отвращению сэра Мармадьюка.
- Роберт, пожалуйста, помни, что после того как твой крестник...
- И твой племянник! Единственный сын твоей сестры Марии!
- Она умерла, - кротко заметил сэр Мармадьюк.
- И его отец тоже отдал Богу душу! - Доктор оглушительно чихнул.
- Ну, вот об этом, может, и не стоит жалеть, Роберт. - Сэр Мармадьюк слегка нахмурился. - Однако, после прискорбного фиаско Руперта на стезе твоей собственной профессии, достопочтенный Торнберн согласился взять его в свою контору исключительно из уважения ко мне, а теперь ты утверждаешь, что этот юноша...
- В бегах, - удовлетворенно закончил доктор. - Но...
- И снова в долгах.
- Шестьсот с лишним фунтов, - подтвердил Уотерспун.
- Я так и понял. Вчера я получил от него весьма характерное письмо...
- Которое ты, конечно же, проигнорировал!
- Разумеется! - кивнул сэр Мармадьюк.
- Ты уже оплачивал его долги?
- Дважды! Так что с ним произошло, Роберт?
- Черт его знает! Да и к чему беспокоиться? Ведь малый для тебя ничего не значит, да и никогда не значил. Ты даже ни разу не видел его.
- Со времен его младенчества, к счастью, нет.
- Так что, если он жаждет очутиться в объятиях дьявола, скатертью дорога!
- Ни в коем случае, Роберт. Хотя юноша и приносит одни огорчения, все-таки он мой родственник, и на мне лежит обязанность...
- Оплатить его долги?
- Да.
- Ради своего имени, не так ли?
- Именно так.
- А что же будет с мальчиком?
- А вот это меня нисколько не интересует.
- Ого! - воскликнул доктор. - Ну и ну!
- Но я, разумеется, постараюсь восстановить его репутацию.
- Опять же ради своего доброго имени?
- Да и...
- У твоего имени есть заботы и поважнее, Энтони Мармадьюк!
- Что ты этим хочешь сказать?
- Твоя печень, Тони. Ты желт, как новенькая гинея.
- Все это чепуха! - сэр Мармадьюк с тревогой взглянул на свое отражение в ближайшем зеркале. - Я, конечно, сознаю, что мне уже сорок пять...
- Ого! - промолвил доктор.
- ...и я уже давно потерял интерес и вкус к жизни...
- Ну и ну! - прокряхтел Уотерспун.
- Жизнь, - вздохнул сэр Мармадьюк, оседлывая своего любимого конька, это все возрастающая скука, доводящая тебя до полного отчаяния, когда ты представляешь тоскливую вереницу однообразных дней, что безысходной чередой тянутся к неизбежному и опять же скучному концу...
- Это печень! - снова вскричал Уотерспун. - Это желчь! Селезенка! Печень! И ничего больше!
- Нет, милый мой Роберт, ты сам посуди. - Сэр Мармадьюк взглянул на приятеля своими тускло-печальными глазами. - Сорок пять - трагический возраст. Легкие крылья юности подрезаны, и если прежде мы парили над суетой будней, презирая трудности и опасности, обратив свои взоры к небу, то ныне Средний Возраст клонит нас к земле, заставляет вдыхать запах пыли и пепла, а его неизменные спутники Здравый Смысл и Респектабельность так и тычут нас носом в трудности предстоящего пути... А мне вчера стукнуло сорок пять, дорогой доктор Боб!
- Ха! - рявкнул доктор Уотерспун. - И что с того? Взгляни на меня! Мне пятьдесят, и я здоров, как бык - ем с аппетитом, сплю сладко, пью с охотой, и все почему? Потому что я не забиваю себе голову дурацкими мыслями о своей драгоценной персоне, а занят заботами ближних. Все дело только в одном, сэр Мармадьюк, Энтони, Эшли, Джон де ла Поул и прочее, и прочее! Ты слишком печешься о себе и своем имени. Вот и все!
- А этим утром, - горько вздохнул сэр Мармадьюк, тускло блеснув на доктора скорбным взором, - этим утром я обнаружил у себя на голове седой волос.
- Чепуха! погляди на меня! Черт бы меня побрал, я сед как лунь. И все же полон сил и энергии!
- Ну ты всегда был очень энергичен, я помню, в школьные годы ты ...
- А ты! - парировал доктор. - Ты же был тот еще проказник! Разве не ты забрался на церковный шпиль? Разве не ты подпалил сено старика Бартона? Неужели ты забыл, как дрался с этим верзилой, сыном мясника.
Мрачное лицо сэра Мармадьюка чуть просветлело.
- В четвертом раунде он зашатался, - тихо прошептал он.
- А в седьмом ты вздул его как следует! - вскричал доктор. - Клянусь небом, мы тогда были и проворны, и сильны!
- Но сейчас мне сорок пять, Роберт! Душа моя устала от жизни, я разочарован во всем и ни в чем уже не нахожу радости. Даже я сам не радую себя.
- Тебе надо влюбиться!
- Никогда больше!
- Это еще почему? Из-за этой дурехи, что бросила тебя столько лет назад?
- Никогда! - скорбно повторил сэр Мармадьюк.
- Ну тогда просто женись и заведи детей...
- Боже праведный! - с омерзением воскликнул наш джентльмен. - Видеть свое повторение в миниатюре? Что может быть отвратительнее?
- Тогда отправляйся в путешествие!
- Я странствовал пять лет, милый Роберт, и убедился, что переполненные города столь же безлюдны, как и пустыни.
- Тогда почему бы тебе не прострелить чью-нибудь башку? Давно ты дрался на дуэли?
- Не годится. В наши дни дуэль превратилась в скучнейший социальный институт. Да к тому же стрелок я отличный, так что результат всегда удручающе однообразен. - Сэр Марамадюк покачал головой и вздохнул еще более уныло, чем прежде. - Сорок пять! - пробормотал он. - Впустую растраченная жизнь! Несчастный мир, и я несчастнейший из его обитателей...
- Хандра! - гаркнул доктор. - Все это лишь одна хандра, черт бы ее побрал! Твоя болезнь проста и очевидна, Тони! Слишком много роскоши, слишком много праздности, слишком много денег! Ты так богат и влиятелен, что тебе нет никакой нужды прикладывать хоть какие-нибудь усилия. А усилия - это жизнь! Если бы судьба была к тебе менее благосклонна и в один прекрасный день лишила тебя денег и титула, одела бы тебя в рубище и пешком отправила в объятия враждебного мира, то ты в самом скором времени умер бы от голода, замерз, словом, отдал бы концы. Вот и весь сказ!
Сэр Мармадьюк тонким пальцем коснулся изогнутой брови и глубоко задумался.
- Отдал бы концы? - наконец повторил он. - Нет. Я склонен полагать, что это не так, дорогой мой друг.
- Никаких сомнений! - рявкнул доктор Уотерспун и схватил шляпу и хлыст.
- Мне было бы нелегко, - продолжал свои рассуждения сэр Мармадьюк. Без всякого сомнения, на меня обрушились бы тысячи различных неудобств, но погибнуть?
- Шесть месяцев и ни днем больше! - проревел доктор Уотерспун.
- Погибнуть? Нет...
- Да! - Доктор встал. - Ты погибнешь, не пройдет и полгода, или же вернешься помолодевшим!
- Помолодевшим? Что ты хочешь сказать, Роберт?
- Послушай меня, Тони! Познать добродетель Нищеты и Несчастья, бестрепетно противостоять Страданию, познать Унижение - все это не по зубам благородному джентльмену, погрязшему в хандре и скуке. Чтобы утешить ближнего своего, чтобы разделить с ним лишения и беды, нужно быть обыкновенным человеком, у которого нет времени думать о своих желчных протоках или седом волосе в шевелюре. Такому человеку всегда столько лет, на сколько он себя чувствует. В этом-то и состоит секрет юности, дорогой Тони. Работай! Работай, трудись ради других! Забудь о своей хандре, погрузись в тревоги о людях, работай вместе с ними, страдай вместе с ними, и ты снова станешь молодым! Так что будь здоров! - Доктор подскочил к Мармадьюку, сжал его руку и, вихрем пронесясь по комнате, исчез, оглушительно хлопнув дверью.
Сэр Мармадьюк глубоко вздохнул, выбрался из кресла и подошел к окну. Его старый школьный приятель, громким воплем подозвав лошадь, спустился по ступеням, взгромоздился на жалкое, непривлекательное создание, лишь по недоразумению именуемое скакуном, и затрусил по своим делам.
Сэр Мармадьюк с отвращением проводил лошадь взглядом. Бог мой! Что за уродина с крысиным хвостом! И это, когда то ли восемь, то ли девять великолепных жеребцов в нетерпении бьют копытами в стойлах докторской конюшни!