Он присел на диван – Надеждина привычка присесть на секунду перед дорогой передалась и ему. Михаил Петрович считал себя человеком без предрассудков, без страха и суеверия, но вот эта маленькая традиция, неизвестно кем и для чего выдуманная, им почиталась как непременный ритуал, как какой-то языческий обряд.
Потом он поглубже натянул кепку, взял портфель с бельём и бритвенными принадлежностями и торопливо пошёл на улицу. Закрыл ключом дверь и подумал, что надо не забыть отдать ключ шофёру, может быть, потребуется. И первый раз, как острая молния, сверкнула в голове мысль: а ты вернёшься сюда?
Страшная мысль, от которой зябко передёрнул плечами, точно отряхивался, отпугивал эту мысль от себя. Настроение испортилось окончательно, в глазах зарябило, и пасмурный день стал ещё серее, вроде его затянули бесцветной бязью.
Они отъехали от дома недалеко, не выехали даже из Петровки, как обрушился дождь. Частый, он забарабанил по стёклам с каким-то ожесточением.
– А что, Михаил Петрович, вот такой дождь подправит посевы? – произнёс шофёр.
Вопрос Коля задал не случайно, как продолжение их вчерашнего разговора, когда были на озимом поле, где суховейная погода последних дней иссушила землю, и почва стала шуршащая, как песок.
– Обязательно. Самое время для посевов.
– Так, чего же вы грустите? Значит, с хлебом будем – радостно проговорил Коля, а помолчав, добавил: – Болячки ваши врачи вмиг залечат. Вы там только не переживайте.
Дождь усилился, похоже, перешёл на обложной, зарядил на целые сутки. Дорога шла среди полей, которые на квадраты поделили лесные полосы, покрытые нарядной зеленью. И воздух, степной, освежающий, насыщенный влагой, сделал лёгким дыхание. Сейчас бы выйти из машины, пройтись по дороге, но измокнешь в момент, колом вспучится одежда. Конечно, мысли эти – несусветная блажь.
Он опять вспомнил старшего сына, его трагическую судьбу, и холод побежал по спине. Почему так распорядилась жизнь? Серёжка – черноволосый, высокий красавец, страстный жизнелюбец, в глазах искрилась и дробилась часть солнышка, спортсмен, оказался обречён судьбой.
Он разбился при выходе из пике, не рассчитав какие-то мгновения, врезался в землю рядом с полигоном, словно пронзил её острым копьём.
Михаил Петрович потом видел это место, глубокую воронку, заполненную ржавой болотной водой, загустевшей тиной, похожей на кровь… А может быть, и в самом деле разбавлена вода кровью его сына?
У Серёжки в городе осталась жена с маленьким сыном, черноглазым шустрым огольцом, похожим на Надежду. Видимо, переборола в нём бабкина кровь, воплотилась в угловатые черты лица.
Михаил Петрович любил внука, почти половину зарплаты посылал Татьяне, и сноха при встрече даже выговорила: «Ну зачем вы так, папа? Нам всего хватает». Он не переставал это делать и даже после того, как Татьяна неожиданно приехала к нему и сказала, не поймёшь с каким настроением, радостным или грустным:
– Папа, я решила выйти замуж!
Надо было что-то ответить, наверное, сноха ждала или разрешения, или осуждения, но Коробейников молчал, молчал от неожиданности, от хлёсткого удара. В молодости, в институте, Михаил Петрович занимался боксом, и он знает цену такому удару – хуку, который опрокидывает человека, как куклу-пустышку. Это потом, через некоторые доли секунды, возвращается память, сила, желание, вскочить на ноги, а какое-то мгновение человек не ощущает себя, словно пух, вата или что-то ещё, непонятное и бесформенное.
Вот так и произошло в тот день с ним, и Татьяна, наверное, огорчилась, увидев на его лице печаль и разочарование. Он несколько дней осуждающе думал о снохе, о её предательстве Серёжки. Особенно было обидно за внука, который попадёт в чужие руки, превратится в этакого затравленного зверька, утратит понимание доброты и участия, вырастет каким-нибудь холодным эгоистом. Сколько таких примеров знает Михаил Петрович!
Но потихоньку эти мрачные мысли начали рассасываться. Наверное, несерьёзно и обидно всех мерить одной меркой. Видимо, у каждого есть свой смысл, своё понимание жизни. А Татьяна молодая, красивая, в глазах у неё горит любопытство, интерес к жизни, восхищение. А память? Что ж, памятью всё равно всю жизнь не проживёшь!
Одним словом, через несколько дней Михаил Петрович позвонил Татьяне, хотел сказать, что пусть она поступает, как велит её сердце, в этом случае надо к нему прислушаться, оно верный компас и ориентир, но потом передумал, а спросил как можно веселее, каким-то наигранным голосом: