— Тайком, девка, — согласился Казан, скручивая папироску.
— Ты же предал Ивана Николаевича! — с ужасом воскликнула она.
— Сел и поехал, — сказал Казан, давая понять, что он вовсе не собирался бежать — так уж оно получилось само собою.
Марейка пообещала, что не расскажет Соловьеву об этой встрече, атаман ведь рассердится на Казанов побег и сурово осудит Казана, прикажет убить его, так пусть атаман не знает, куда подевался несчастный хакас. Жить в Копьевой Казан больше не станет, он возьмет ребятишек и переберется с ними в какой-нибудь дальний улус, где есть хлеб и табак.
Распрощались они душевно. Марейка вскинула котомку на плечо и зашагала в сторону Озерной, представляя себе, как обрадуются мужики, увидев ее. Станут расспрашивать о том, что случилось в зимнем лагере да что было с женщинами потом. В тюрьме она лишь издалека видела однажды Настю, та помахала ей, а больше не встречалась Марейка ни с кем — до суда арестованных держат в разных камерах.
В полдень, когда солнце палило совсем по-летнему, раскрасневшаяся от жары Марейка входила в станицу. Марейка была здесь впервые, и Озерная понравилась ей разбежавшимися по косогору аккуратными, крытыми тесом избами. Она надеялась, что здесь ее приветит сам атаман, он всегда относился к Марейке, будто к родной дочери, прощая ей разные шалости и капризы. Она представляла, как бросится к Ивану на шею и расцелует его в рыжую щетину щек.
В одном из дворов на подамбарнике молодая женщина кормила грудью ребенка. Обойдя раскидистый куст крапивы, Марейка тихонько приблизилась к пряслу и спросила:
— Мне Ивана Николаевича.
— Какого тебе Николаича?
— Соловьева. Сказывают, он в Озерной.
Женщина положила ребенка на подамбарник и подошла к Марейке.
— Да ты в своем ли уме?
— Я? А что?
Женщина вздохнула, еще раз оглядела нищенку и сказала без тени сочувствия:
— Опоздала ты, милочка. Сгинул твой Соловьев. Кончили его… Когда кончили? Третьего дня, милочка. А еще убили Чихачева да Соловьенка. Трое и лежат вместях. Миргена же увезла его баба Энекей и схоронила где-то в ихнем улусе. Ежли хочешь взглянуть на могилку, так иди прямиком в верхний край, до конца улицы, да там на кладбище не сворачивай, к амбару иди и увидишь… Кончили, страх смотреть.
У Марейки подкосились ноги. Она ухватилась рукой за сучковатое прясло и какое-то время неподвижно стояла так, глотая подступивший к горлу комок. Глядя на нее, женщина обеспокоилась, захлопотала:
— Присядь-ка на завалинку, в тень. Я молочка принесу.
Марейка не ответила. Она, как слепая, щупая ногами землю, побрела дальше.
— Вот и сама Энекей, она тебе могилку покажет! — крикнула женщина.
Энекей ни о чем не расспрашивала Марейку. Она провела ее во двор, где теперь была единственной хозяйкой, потому что, боясь суда, Автамон взял свою полумертвую жену и уехал куда глаза глядят, а за день до того потерялась Татьяна. Никанор же поручил Энекей дом и скотину и на неопределенный срок отправился в Минусинск, хочет найти работу и перебраться в город совсем.
В опустевшем дому Энекей угощала Марейку пресными лепешками и творогом со сметаной. Подперев рукой голову, она следила за тем, как Марейка ест, и говорила, словно утешая ее:
— Если мужик бандит, то зачем он? Помер и ладно. Мне такого совсем не надо.
Энекей не могла понять, что Марейка печалилась не о Соловьеве и не о ком другом — она печалилась о себе, о своей загубленной, пропадающей ни за что жизни. Сколько надежд связывала она с этими людьми, и все надежды ее рухнули разом.
— Он был отцом, Мирген, — почему-то вспомнила Марейка. — Я знаю. И Сашка знал, потому и загубил маленького.
Энекей покачивала головой, хотя ей невдомек было, о каком Миргене и в связи с чем говорит Марейка.
Марейка не пошла на могилу, хотя понимала, что это нехорошо. Нужно приходить к мертвым, проведывать их, поминать — так уж ведется от века. Но ведь ходят-то на могилы дорогих людей, а эти были для нее чужими. В банде каждый думал только о себе, как бы ухватить пожирнее кусок да не нарваться на пулю, а другие пусть пропадают с голоду, пусть гибнут в бою.
Энекей хотелось подольше побеседовать с Марейкой, она ведь тоже одинока, но Марейка так устала, что тут же, за столом, и уснула и спала до позднего вечера, а затем засобиралась уходить.
— Куда ты пойдешь? — спросила Энекей, обнимая ее за худенькие плечи.
— Куда-нибудь, — неопределенно ответила Марейка.
В ту же минуту открылась дверь и появилась Антонида.
Она внимательно посмотрела на Марейку и, не скрывая любопытства, проговорила: