Но внезапная робость подавила этот порыв. Он остановился и ждал, когда она сама приблизится к нему. Татьяна тоже заметила его, махнула косынкой и ускорила бег.
— Знала, что встречу вас, — призналась она.
Трудно было определить, чего больше было сейчас в ее голосе: радости ли, разочарования или удивления. Однако Дмитрий едва успел подумать об этом — на него накатилась новая волна нежности.
— Я опять припозднилась, — проговорила она виновато, блеснув белыми ровными зубами.
Татьяна держала в руке охапку полевых трав.
— Опять припозднилась, — повторила она.
— Почему пешком? — удивленно спросил он. — У вас ведь такой конь!
— Гнедко заболел.
— Что с ним? — спросил Дмитрий, готовый предложить ей свою помощь — в отряд для ветеринарного осмотра коней должен со дня на день прибыть ветфельдшер, комбат может попросить его заодно осмотреть и Гнедка.
Как бы угадав это его стремление помочь ей, Татьяна сказала:
— Гнедко плохо ест. Но с ним бывало такое.
Из-за дальних холмов выплыл на небо месяц, он пронизал прозрачное облако, которое понемногу стало скручиваться в жгут, натянулось и порвалось.
— Красиво-то как! — невольно вырвалось у Дмитрия.
— Славно, — согласилась Татьяна.
Они переглянулись и сразу поняли друг друга: оба были рады этой встрече. В молодости людей всегда тянет к общению, а особенно к общению с теми, в ком рассчитывают увидеть что-то необыкновенное. Дмитрий же успел заинтриговать Татьяну своей разоружающей непосредственностью и в то же время обстоятельной для его возраста серьезностью. Он был таким, может, оттого, что рано познал нужду, рано стал ходить в обнимку со смертью.
По переулку, сквозь буйно разросшуюся на назьмах крапиву, они прошли в улицу и остановились на самом углу пословинской усадьбы, в тени высокого забора. Татьяна вдруг улыбнулась каким-то своим мыслям и ловко перебросила охапку травы во двор, затем, отряхнув руки, сказала:
— Наши еще не спят.
Дмитрий сквозь щель в заборе приметил тоненький, в ниточку, лучик света, перерезавший двор.
Таня стояла вполоборота к Дмитрию, он со щеки видел ее строго очерченный маленький нос и чуть вздернутую верхнюю губу. Большие глаза ее влажно мерцали. Дмитрий грустно подумал, что вот сейчас ему придется расстаться с нею и кто знает, когда он опять увидит ее.
Но Татьяна не спешила уходить. Ее занимал молодой комбат, она обостренным женским чутьем понимала, что нравится ему, а это всегда в общем-то приятно — нравиться людям. Пусть она знала наперед, что из этих коротких встреч ничего не получится. Она не любила его, как не любила и Ивана Соловьева.
Однако ей нравилось вот так стоять с ним и рассуждать обо всем, что только может прийти в голову. Например, спросить Дмитрия, что он думает о просветительской работе в деревне. Наверное, он слышал, что Татьяна учит людей грамоте — не одних детей, но и взрослых, даже стариков. А станичный драматический кружок? Репетиции давно идут полным ходом, жаль только, что нет подходящих пьес. И надо бы попросить его, чтобы привлек к постановкам способных красноармейцев.
— Сколько вы прогостите у нас? — негромко спросила она.
Этого он не знал. Уехать из Озерной он может и через год, а может и завтра — командованию виднее, где и сколько ему быть. Ходят слухи о переброске частей из Сибири за Урал, называют Крым, где скопились недобитые белогвардейцы, и в то же время в штабе полка он слышал о возможном расформировании дивизии.
— Уволят из армии — домой поеду.
— Оставайтесь у нас, — повела она тонкой бровью.
— Я фабричный.
— Помогли бы сочинить пьесу. Надо, чтоб была небольшая и побольше шума. Люди любят стрельбу.
В последних ее словах, сказанных на протяжном вздохе, почудилась ему горечь. И он ответил ей:
— Без стрельбы нельзя.
В эту секунду они оба подумали о Соловьеве. Но подумали по-разному.
— Как же насчет пьесы?
— Чем помогу? — он пожал плечами.
— Стрельбой, — она кокетливо надула губы. — И советом.
— Ну если так… — Дмитрий обрадовался, что в этом случае он будет чаще видеться с нею.
Несколько минут, когда казалось, что все уже сказано, они стояли молча, затем Татьяна тихо, почти шепотом спросила: