— Вы партийный?
— Да, — встрепенувшись, ответил он.
— Я так и подумала. Вы верите во всеобщее братство.
— В пролетарское, — поправил Дмитрий ее.
— Весною у нас в станице проездом был учитель из Чебаков, наполовину инородец. Интернационалист до мозга костей. Вот это убежденность! — восторженно проговорила она. — Как видите, учителя бывают разные.
— А вы чем хуже? — искренне удивился Дмитрий.
— Я кулацкая дочь.
— Да вы же сами по себе! — воскликнул он.
— Все это очень сложно, — вздохнула она. — А до Итыгина я вряд ли дорасту.
— До кого? — не понял он.
— Фамилия у учителя такая. А еще он призывал убеждать людей. Надо, чтоб они сами поняли, с кем идти и куда, — она выдержала паузу и вдруг спросила: — А вы любите танцевать?
Дмитрий не услышал последней ее фразы. Он думал, что, пожалуй, это сейчас самое главное: объяснять народу сущность его власти. Татьяна права.
— Да не я это, а он… Это его слова… — смутилась она и снова спросила: — Вы любите танцы?
— Смотря какие, — он растерянно уставился на нее. Дмитрий всегда почему-то путал танцы с плясками.
Она же снисходительно улыбнулась своей детской наивности. И тут же ответила себе с холодными нотками в голосе:
— Глупая я. Вы ведь красный командир, и вам это категорически воспрещается. Вам разрешаются лишь городки. Разве не так?
— Не так, — жестко ответил он. Ему не нравилась ее ирония. Что до городков, то он издавна любил эту игру. Одною битой выносил из квадрата целую фигуру. Едва прибыли в Озерную, Дмитрий заставил красноармейцев выпиливать городки, а потом первый опробовал их.
— Танцы — буржуазные пережитки, — продолжала она свое. — Вы согласны?
— Разве? — ответил он вопросом на вопрос.
— О них осуждающе пишут в газетах.
Дмитрий вспомнил, что недавно он читал такую статью. В ней давали отпор разлагающему влиянию танцев на революционную молодежь. Тогда он не придал статье серьезного значения, потому что сам не танцевал и вообще не ходил на танцы.
— Так что же такое вальс и мазурка? Буржуазные выдумки? Разве нельзя с ними построить справедливый мир? — допытывалась она. — Как это понимать?
— Это я у вас должен спросить, — перехватил он нить разговора. — Это по вашей части.
— В гимназии, в Ачинске, мы танцевали. Каждую субботу. И ничего с нами не сталось, — вразумляющим тоном сказала Татьяна.
В это время у Пословиных отрывисто бухнула дверь. На крыльцо, покряхтывая, вышел Автамон в исподнем.
— Ты? — буркнул себе под нос.
— Я, — отозвалась Татьяна, подавая Дмитрию руку на прощанье.
— С кем? — бросил Автамон и закашлял.
— С человеком, — усмешливо сказала она.
— Значится, с ним. Он у нас один человек. Да уж и ладно.
Дмитрий промолчал, ссора с Автамоном, да еще при Татьяне, была ни к чему. Он только крепче сжал узкую руку девушки, давая понять, что в общем-то не сердится на взбалмошного старика.
— Давайте-ка напишем пьесу. Про белых и красных! — на этот раз она заговорила с неподдельным увлечением. — Приходите в школу завтра, вечерком, а?
— Постараюсь.
— Непременно приходите!
Дмитрий подождал у калитки, пока Татьяна быстрым шагом прошла по двору, он слышал, как она вполголоса что-то сказала отцу и уже на крыльце возвысила голос:
— В городе все танцуют. В том числе и красные командиры.
Она задирала Дмитрия. И ее дерзость не раздражала его, сейчас она казалась ему даже милой. Может быть, впервые в жизни он испытывал от общения с девушкой щемящее, необычайно нежное чувство. И Дмитрий мысленно поблагодарил свою судьбу за то, что она бросила его сюда, в Озерную.
С Петрова дня в повитой серебристыми тальниками и шумливыми тополями пойме Белого Июса, ежегодно заливаемой в половодье, красноармейцы косили сочные, уже загустевшие травы. Сельсовет отвел отряду лучший покос в непосредственной близости к станице, потеснив зажиточных, влиятельных казаков. Обиженные поначалу встали на дыбы, да Гаврила все-таки сумел умиротворить их, дав взамен суходольные участки, где в этом году было что взять.
На лугах там и сям тонко, как шмели, звенели косы, над парными спинами бойцов и коней назойливо вились пауты и вездесущее комарье, от которого не было спасенья ни ночью, ни днем. Млея от жары, Дмитрий сам косил траву, радуясь усталости. С непривычки он набил на ладонях кровавые мозоли, они нестерпимо жгли, но Дмитрий продолжал ряд за рядом врезаться литовкой в высокую, словно камыш, траву, зная, что за ним со стороны наблюдают наторевшие в этом деле ребята.