Мне захотелось закричать: «Это абсурдно! Это смешно!» Но я испугалась: это было нечто большее, чем гнев.
К счастью, рядом стояло большое удобное кресло. Я сумела усадить в него маму и позвала Мэг.
Втроем — я, Мэг и Эми — мы уложили маму в постель.
Пришел доктор, и Мэг проводила его к маме, а я стояла на ступеньках и слушала.
Мисс Гловер, моя гувернантка, вышла и увидела меня.
— В чем дело?
— Мама заболела.
Мисс Гловер постаралась изобразить сочувствие, но не очень успешно. Она, как и другие до нее, оставалась в нашем доме только до тех пор, пока не найдется местечка получше. Однако она прошла со мной в гостиную, чтобы дождаться ухода доктора.
Я слышала, как он спустился с Мэг и сказал:
— Я загляну во второй половине дня. А там посмотрим.
Мэг поблагодарила его и вошла к нам в гостиную. Она посмотрела на меня глазами, полными тревоги. Я поняла, что она тревожилась скорее за меня, чем за маму.
— Что случилось? — спросила мисс Гловер.
— Он говорит, что это апоплексический удар.
— Что это такое? — поинтересовалась я.
— Это плохо. Но мы еще точно не знаем. Подождем.
— Как ужасно, — сказала мисс Гловер. — Она?..
— Он, кажется, не уверен. Он вернется. Она… очень плоха…
— А ничего, что она одна? — спросила я.
— Он ей что-то дал. Сказал, что она не будет об этом ничего знать…пока. Он собирается вернуться и привести с собой молодого доктора Эгхэма.
— Это ужасно, — сказала я. — Она, должно быть, действительно больна.
Мэг посмотрела на меня грустным взглядом и печально произнесла:
— Думаю, так.
Мисс Гловер предложила:
— Ну, если я чем-нибудь могу помочь…
И тут же она вышла. Мисс Гловер не была заинтересована работой у нас. Сегодня утром ей пришло письмо. Я догадалась, что это было предложение нового места, которое подходило ей больше, чем воспитание девочки из коттеджа, даже если он назывался домом, в котором жила особа с манерами светской дамы, но без средств, чтобы удовлетворить свои претензии.
Я начинала читать мысли людей.
Когда она ушла, я обрадовалась. Мэг же выглядела очень озабоченной.
— Что же с нею будет? — спросила я.
— Я понимаю не больше вашего, дорогая. Она очень больна. У моей тети Джей был удар вроде этого. Она не могла пошевелить одной стороной тела. И говорить не могла… только бормотала. Так продолжалось год. Ода стала совсем как дитя.
— О нет, нет…
— Да, иногда после такого не поправляются. Это может случиться с каждым из нас в любое время. Вы можете делать свое дело, а Господь выберет вас, чтобы поразить ударом.
Я все думала о маме, такой величественной, такой гордящейся своим воспитанием, ожесточившейся из-за жизненных невзгод, и переполнялась жалостью к ней. Мне так хотелось сказать ей, что я все понимаю.
Мне стало очень страшно, что я никогда теперь не смогу этого сделать, и мною овладела злоба! И все это из-за дурацких цветов! Всему виной ее гнев. О нет! Тут больше, чем цветы. Все это зрело внутри нее — это ожесточение, негодование. Цветы лишь довели до высшей точки гнев и зависть, сдерживаемые годами.
Вернувшийся доктор привел своего коллегу Эгхэма. Они пробыли в маминой спальне довольно долго. Мэг тоже была там. Спустившись в гостиную, они послали за мной.
Доктор Кентон ласково посмотрел на меня, что еще больше увеличило мой страх.
— Ваша матушка очень больна, — сказал он. — Возможно, она поправится. Если так, боюсь, что она будет нуждаться в специальном уходе, — он недоверчиво посмотрел на меня, а затем с надеждой повернулся к Мэг:
— Подождем несколько дней. Тогда многое может проясниться. Есть ли у девочки какие-нибудь родственники?
— У меня есть тетя, мамина сестра, — ответила я.
— Она далеко?
— В Уилтшире.
— Полагаю, вам следует немедленно дать ей знать обо всем происшедшем.
Я кивнула.
— Тогда ладно. Подождем, скажем, до конца недели. К этому времени ситуация должна проясниться.
Доктор Эгхэм ободряюще улыбнулся мне, а доктор Кентон похлопал меня по плечу.
Я чувствовала себя слишком взрослой, чтобы заплакать, но слезы уже были близко.
— Будем надеяться на лучшее, — произнес доктор Кентон. — А тем временем дайте вашей тетушке знать о случившемся, — он пристально посмотрел на Мэг. — Вы не можете многого сделать. Если что-нибудь изменится, известите меня. Я загляну завтра.
Когда они ушли, мы с Мэг в молчании посмотрели друв На друга. Мы обе думали, что же с нами будет.
В конце недели приехала тетушка Софи. Мой восторг при виде ее был так велик, что я бросилась к ней в объятия. Она обняла меня в ответ; ее глаза, похожие на ягодки черной смородины, вокруг которых были заметны морщинки, увлажнились.
— Дорогое мое дитя, — произнесла она. — Какая беда! Твоя бедная мама! Надо посмотреть, что мы тут можем сделать.
Я сказала:
— Это Мэг.
— Здравствуйте, Мэг! Это тяжелый удар для всех вас, я знаю. Ничего, что-нибудь придумаем.
— Не хотите ли сначала пройти к себе в комнату, мисс Кардинхэм? — спросила Мэг.
— Пожалуй. Отнесите туда этот чемодан. Ну и путешествие!
— Потом, думаю, вы захотите увидеть миссис Хэммонд?
— Кажется, это неплохая идея. Как она сейчас?
— Она, по-моему, мало что понимает и может не узнать вас, мисс Кардинхэм.
— Ладно. Пойду вымою руки. Какая же грязь в этих поездах! Потом приступим к работе. Идем со мной, Фредерика.
Мы отправились в комнату, приготовленную для нее, и Мэг оставила нас вдвоем.
— Славная женищна, — заметила тетушжа Софи, кивнув в сторону двери, за которой скрылась Мэг.
— О да!
— Сколько ей, должно быть, беспокойства. Нужно посмотреть, что мы должны сделать. Что говорит доктор?
— Он считает, что надежд на полное выздоровление немного, нужен кто-то, чтобы ухаживать за ней.
Она кивнула.
— Ну, я теперь здесь! — тетушка печально улыбнулась, — Бедняжка… и все это на такие юные плечи… Тебе сколько?
— Тринадцать, — ответила я.
— Гм, — пробормотала она.
Эми принесла горячей воды, и тетушка Софи умылась, пока я сидела на постели и рассматривала ее. Вытерев руки, она выглянула в окно и скорчила гримасу.
— Старая усадьба! И она видела это все время!
— Этот вид обычно расстраивал ее.
— Знаю. Жаль, что она не могла уехать отсюда.
— Она не хотела.
— Я знаю свою сестру. Впрочем, теперь слишком поздно, — тетушка повернулась ко мне с нежной улыбкой:
— Тринадцать лет! Слишком мало для такой ноши. Тебе бы радоваться жизни. Ведь юной бываешь только раз!
Я обнаружила, что тетушка отличается отрывистой речью, а в мыслях часто витает далеко от темы разговора.
— Ничего, — продолжала она. — Что сделано, то сделано. Жизнь продолжается. Старая тетушка Софи найдет выход из положения. Мэг долгое время была с вами?
— Всегда!
Она кивнула в сторону окна.
Она была с нами еще там. Хорошая женщина. Таких не так уж много.
Я повела тетушку Софи к маме, которая, я была уверена, не узнает ее. Для меня было почти невыносимо смотреть на маму. Она безучастно глядела перед собой, губы ее шевелились. По-моему, она пыталась что-то сказать, но никто из нас не мог понять ее бессвязного бормотания. Мы пробыли с нею недолго. Не было смысла.
— Бедная Каролина! — вырвалось у тетушки Софи. — Подумать только, что с нею стало. Надеюсь, она этого не понимает. Это причинило бы ей такие страдания!
Затем она повернулась и обняла меня.
Не волнуйся, дорогое дитя! Что-нибудь придумаем.
С приездом тетушки Софи я почувствовала себя гораздо лучше.
Когда пришел доктор Кентон, он совершенно очевидно пришел в восторг, увидев здесь тетушку Софи, а после осмотра мамы имел с ней долгий разговор. После его ухода тетушка Софи увела меня к себе и объяснила, как обстоят деда.
— Я понимаю, что ты очень молода, но иногда такие события обрушиваются на нас, невзирая на возраст… Теперь я буду откровенна. Твоя мама действительно очень больна, Она нуждается в квалифицированном уходе. Мэг хорошая и сильная женщина, но она одна с этим не справится. Можно взять сиделку, но это было бы нелегко. Маму нужно кормить и смотреть за ней. Есть другой выход. Ее можно поместить в частную лечебницу, где за ней будет хороший, квалифицированный уход. Такая есть неподалеку от меня. Можно поместить ее туда.