— Да иду я уже, иду! — рявкнула она, когда я забарабанила снова. — Имейте терпение, черт побери! Ой, — произнесла она, открыв дверь. — Я тебя не ждала.
— Ну надо полагать, — заметила я. — Ты всех гостей так встречаешь?
Входная дверь вела прямо в единственную комнату, представлявшую собой гостиную, кухню, столовую и спальню в одном флаконе. В одном углу размещалась кухонька: белые шкафчики выглядели относительно новыми, однако плитка на полу была вся в каких-то рыжих точках. Жалюзи из пластика держались на тонком белом шнуре. Прочую обстановку составляли кофейный столик, диван, небольшой телевизор, шкаф и несколько книжных полок. Рядом с дверью, которая вела в крохотный санузел, на стене над радиатором висел в раме большой карандашный рисунок, изображавший очень худую женщину. Роскошной эту квартиру назвать было трудно, но Эмма никогда и не жаждала роскоши.
— А ко мне никто и не приходит, — пожала плечами она. — Разве что продавцы всякой ненужной ерунды. — Она отступила, чтобы я могла войти. — Что ты здесь делаешь?
— Ты очень любезна, — отозвалась я саркастически.
— Я не в том смысле.
— Я ездила в Бир, — сказала я.
— В Бир? — поразилась она. — Это в тот, который в Девоне?
— В тот, куда мы с Джонатаном ездили в свадебное путешествие, помнишь?
— Что ты там забыла?
— Мы с Марни поругались.
— Ты все ей рассказала.
Я кивнула.
Эмма махнула в сторону дивана.
— Я же тебе говорила, что не стоит этого делать, — сказала она.
— У меня не было другого выхода, — ответила я.
— Еще как был, — возразила она и, вытащив из пакета три печенья с темным шоколадом, положила их передо мной на салфетке. — Смотри только не накроши.
Я кивнула и устроилась в уголке серого дивана. Эмма каждый вечер раскладывала его.
— Ты могла просто делать вид, что все нормально, — сказала она. — Как я тебе советовала. Тогда ты не оказалась бы в таком положении. И вы до сих пор были бы подругами.
— Но она должна знать правду о своем муже. Неужели ты в такой ситуации не хотела бы знать правду о человеке, с которым живешь?
Мне казалось совершенно очевидным, что если необходимо сказать то, чего говорить не стоит, значит сказать надо.
Эмма присела на диван рядом со мной. При этом брючина слегка задралась, и моему взгляду открылась костлявая лодыжка. Сестра обхватила ладонями кружку с теплым чаем. Я откусила кусочек печенья, и оно оказалось более мягким, чем я ожидала, почти сырым изнутри.
Эмма помолчала, что-то обдумывая.
— Нет, — произнесла она наконец. — Думаю, я не хотела бы этого знать.
— А если бы твой муж был извращенцем? — спросила я. — Тоже не хотела бы? Вот представь: мне стало известно, что он извращенец. Поставь себя на место Марни. Неужели ты не хотела бы, чтобы я сказала тебе об этом?
— Я бы тебе не поверила.
Я выпрямилась, и несколько крошек слетело с салфетки на обивку дивана. Эмма потянулась и смахнула их на пол.
— В каком смысле? — не поняла я. — Почему?
— Потому что, — ответила она и замолчала. — Ох, только не будь такой наивной, — поморщилась она. — Если бы я сказала тебе, что Джонатан ко мне подкатывал, ты бы мне не поверила. Ни на секунду.
— Я бы, по крайней мере, выслушала тебя, а уж потом…
— А потом встала бы на его сторону. Ты же сама знаешь, все говорят, что нельзя бросать подруг ради мужчины, но никто никогда не принимает это всерьез, потому что, когда доходит до дела, все именно так и случается. Дружба — это одно, а любовь — совершенно другое. Она всегда на первом месте. Так всегда было и всегда будет. Может, тебе и хотелось бы думать иначе, но ты бы меня возненавидела.
— Но это же совсем другое дело, — возразила я. — Джонатан был… Он никогда бы…
— Ага! — перебила меня она. — Все так думают. Поэтому не вини Марни за то, что она выбрала его. — Эмма вздохнула. — Когда с кем-нибудь случается что-то плохое, у тебя безотчетно возникает мысль: «Ну уж со мной-то такого бы точно не произошло», словно тоненький голосок шепчет это тебе на ушко.
Я рассмеялась, и с моей футболки снова посыпались крошки.
— Какая роскошь, — сказала я.
Эмма улыбнулась. Мы обе знали, каково это — быть теми, с кем случается что-то плохое. Едва мы вошли в подростковый возраст, счастливое детство кончилось. Все переменилось. Отношения отца с его любовницей стали достоянием гласности, и наша семья примкнула к клану несчастливцев и неудачников. Теперь нас называли «те самые девочки, дочери того самого мужчины». Первой жертвой пала Эмма: она превратилась в «ту самую девушку», худую девушку, девушку, которая перестала есть. У меня погиб муж. Отец переехал к другой женщине. Нашей матери поставили диагноз. Видимо, стоит только начать — стоит только попасть в число «тех самых людей», — как дороги назад больше нет. Нас с Эммой объединяет общая история косых взглядов, секретов, шепотков за спиной. Быть может, именно поэтому мы обе решили затеряться в городе, который настолько велик, что проглатывает тебя, словно песчинку.