Измученный промозглым дождём, Альдред взошёл на лестницу и прочитал буквы, что были выдолблены на белокаменной арке:
— Это «Церковь Первых Уверовавших». Любопытно. Слишком громкое название для такого маленького храма. И чем они только его оправдывают?..
Едва ли это было важно. Флэй бормотал, только чтобы отвлечься от собственных невзгод. Он подошёл к двустворчатым воротам церкви — резным, с ангелами, что парили над горой Мидал.
Потянул за ручку-кольцо.
Заперто, что неудивительно. Впрочем, сдаваться было рано.
Если уж люди зазывали к себе выживших, кто-то должен был сидеть на вахте у самого входа.
Манипуляции с воротами никто не услышал. Тогда Альдред взял в руки Прощальную Розу и начал стучать по ним навершием. Последовательно и громко.
По ту сторону он слышал копошение. Флэй не сразу заметил, что в правой створке на уровне человеческих глаз было вырезано оконце. Да не только оно — ещё и дверь, чтобы люди входили по одному.
Кажется подозрительным. Но ренегат уже здесь.
Из оконца засквозил свет. На мгновение Альдред ощутил тепло, которого ему, бродяге-отщепенцу на саргузских ночных улицах так не хватало.
Уют. Общество. Цивилизация.
А потом всё резко оборвалось. Некто заслонил собой сияние огней.
В проёме показалась пара недовольных глаз.
Незнакомец первым делом спросил:
— Ты заражён?
— Я в порядке, — беспечно ответил Флэй.
Даже если и соврал тогда, то только наполовину: с тех пор, как ренегат отверг предложение Культа Скорпиона, его самочувствие действительно улучшилось.
Хотя Альдред видел ровно то, что ему казалось логичным. Природа Чёрной Смерти во всей красе перед ним до сих пор не раскрылась. Это вопрос времени.
Человек помолчал с полминуты, внимательно вглядывался в дезертира. Его глазам открывался вид на того только по грудь.
Он не мог сказать наверняка, болен пришедший или нет. Зато видел: потрепал его Мёртвый Город знатно.
Сторож спросил:
— Кто ты?
Ренегат затруднялся ответить и самому себе на этот вопрос честно. Не знал, как себя охарактеризовать.
Он уже не инквизитор, но ещё не полноценный Киаф. Промежуточное звено.
Всего лишь человек, опустившийся по уши в грязь Равновесного Мира.
Всю эту чушь вываливать на других он бы не стал.
Так что сказал ровно то, что заготовил:
— Джино Веларди, персекутор. Отряд «Феникс». Я разминулся со своими сослуживцами. Мне нужна помощь…
Больше всего дезертир боялся, что «Гидра» побывала в этой церкви, а капитан Колонна, затаив обиду на предателя, трубил направо и налево, что Альдред Флэй — персона нон грата.
Имя ренегат взял из головы: всё равно ни у кого, кроме самой Инквизиции и окружения архиепископа, нет подробных списков о контингенте Корпуса.
Лучше перестраховаться, чем угодить в просак.
— Значит, инквизитор? — задумчиво пробормотал сторож. — Надо же…
«Ублюдок не спешит открывать ворота», — заметил предатель.
— Так я и сказал.
Привратник посмотрел на него ещё раз исподлобья.
Испытующе, как если бы от его взгляда лжец должен был затрястись в страх.
Не на того напал. Кураторы — прекрасные лицедеи, так что доля самозванца им никогда не в тягость.
— Жди здесь, — велел сторож, закрывая оконце.
«Разумеется, он ничего не решает. Просто говорящая мебель в прихожей».
Альдред вздохнул тяжело, неспособный как-либо повлиять на ход вещей. Он убрал Прощальную Розу обратно за спину. Прислонился к воротам, укрываясь от дождя, и скрестил руки на груди в ожидании.
Сквозь древесную толщу створок он слышал по ту сторону приглушенную беседу.
Ничего разобрать не сумел. Голоса перекрывал колокольный звон, который уже начал понемногу раздражать.
Кроме того, Флэю показалось, что из глубин церкви доносилась проповедь. По всей видимости, священнослужители тоже населяли этот храм.
— Этот проклятый дождь меня доканает, — проворчал ренегат себе под нос.
Шевелюра напиталась водой и ниспадала на лоб, раздражая его донельзя. Хмурясь, он убрал её пятерней обратно на макушку.
С каждым днём укладка давалась всё труднее: волосы росли будто по часам. Ногти — тоже. Под ними за хождение по мукам в Саргузах скопилась уйма грязи разного происхождения. Сами пальцы перепачкались невесть, в чём.
Гармонисты не приветствовали частые купания. Многие верующие мылись только два раза в жизни: сразу после рождения и перед похоронами.