— Пожалуйста, — не глядя на лист, сказал продавец и протянул его покупателям.
"Ходят тут всякие! Выбирают, выбирают! И чтоб дешево было, да еще само и печатало…" — было отстукано на листе.
— Что же это, — испуганно произнес Семен. Даже стыдно ему почему-то стало. — У нас и деньги есть. Нам машинка нужна. — И, словно обратившись за поддержкой, добавил: — Катя…
Катя сразу же начала открывать сумочку, в которой лежали деньги. Семен протянул лист продавцу. И тот, только сейчас прочитав, что там было напечатано, досадливо покраснел, но тут же овладел собой и с достоинством произнес:
— Голова кругом идет. Столько народу за день… Вы уж извините, пожалуйста.
Ватутин огляделся. В магазине было пустынно, как на пляже в ненастную погоду. Огляделся и мысленно простил продавца.
— Так выписать ее вам? — нетерпеливо спросил продавец.
— Да, да. И именно этот экземпляр.
Через час машинка "Эрика" красовалась в квартире Ватутиных. Новенькая, чистенькая, блестящая. На ней и печатать-то было страшно.
— Первая я! — сказала Катя, вымыла руки и села за машинку.
"Скоро папка защитит диссертацию, и тогда мы заживем по-человечески!" напечатала она.
— Правда ведь?
— Правда, — кивнул Семен.
"Поедем на Черное море, а потом купим чудо-гарнитур! И все старье выкинем!" — Правда?
— Правда, — снова согласился Семен.
Катя составила целый список необходимого (ох, я много же оказалось этого необходимого!) и с победным видом уставилась на мужа:
— Осилим, Семка?
— Эх, надо бы! Ну уж раз печатающий механизм купили, будем работать. Кровь из носу, а к сентябрю диссертацию надо закончить.
— Ты закончишь, я знаю. Когда что-нибудь очень нужно, ты всегда сделаешь. Ты же у меня молодчина. — Катя встала и ласково погладила мужа по щеке. — Ты тут потренируйся немного, а я ужин приготовлю. Хорошо? Для разминки что-нибудь из книги попечатай.
— Ладно…
Жена ушла на кухню. Семен походил по комнате, о чем-то размышляя, потом подошел к книжному шкафу, выбрал книгу академика Ландау "Теория поля", подержал ее немного в руке и вернулся к столу. Нужно было напечатать какой-нибудь технический текст, чтобы научиться оставлять достаточное место для формул, которые потом вписываются от руки.
И пока жена гремела на кухне кастрюлями, он отпечатал страницу. Печатал он быстро, даже с каким-то изяществом, хотя только одними средними пальцами рук. Он уже хотел было вытащить лист, но что-то его отвлекло, что-то заставило его все забыть и подойти к окну. Солнечный лучик, что ли? Или капля, сорвавшаяся с сосульки… Он подошел и прислонился к холодному окну щекой.
А за окном-то была весна. Весна!
Простоял он так несколько минут, чувствуя, что ему совсем не хочется думать о диссертации. Пробежаться бы лучше сейчас по лужам, разбивая их хрупкий ледок. С сыном бы пойти, с женой. Посидеть бы в сквере на солнышке…
— У тебя хорошо получается, — услышал он голос Кати. В одной руке она держала столовое полотенце, а в другой — лист, только что выдернутый из каретки. — Только лучше бы ты технический текст печатал, а не стихи.
— Какие еще стихи? — засмеялся Семен. — У Ландау такие стихи, хоть на музыку перекладывай.
— А это что? — Жена встряхнула в руке лист… — Не любя, не страдая, не мучаясь, ожидаю прихода весны… Евтушенко, что ли?
— Где, где?! — испугался Семен. — Ах, вот это! — На бумаге действительно были отпечатаны стихи. Целых три строфы. — Нет, нет. Это одного поэта… Вот черт, забыл фамилию.
— Семен, занимался бы ты лучше делом, — посоветовала Катя и ушла на кухню, и даже закрыла за собой дверь, чтобы не мешать мужу.
А Семен пробежал глазами строчки. Стихи были незнакомые, но какие-то созвучные его настроению. Семен даже подумал, что и он мог бы написать такие. Но стихи писать было некогда. Диссертация еще пребывала в полусыром виде. Отпечатать ее, поизрезать ножницами, поисправить всю, склеить кусочки, снова отпечатать, чтобы сдать в ученый совет. Вот тогда можно будет и отдохнуть. Только для стихов все равно вряд ли время найдется.
Он вставил в каретку чистый лист бумаги и напечатал целый абзац. Глазами он следил за текстом по книге и поэтому, когда глянул на лист, чуть не ахнул от удивления. Даже какой-то легкий испуг пробрал его. На листе снова была напечатана строфа стихотворения. И опять про весну. И опять созвучно его немного грустному настроению.
— Интересно, — прошептал Семен и начал печатать дальше, не отрываясь от текста и не глядя на лист. — Что же получится? А?
Получилось стихотворение, три четверостишия. А одна строфа была написана белым стихом, но как-то очень необыкновенно: и грустно, и радостно, и немного растерянно.
Семен вытащил лист, положил его рядом с первым — текстом вниз, вставил в каретку чистый, но печатать ничего не стал, а позвал Катю.
— Ну что тут у тебя, горе мое? — спросила Катя. — Расположение букв забыл, наверное?
— Да нет… Все я помню. Ты вот попробуй напечатай одну страницу из "Теории поля".
— Это еще зачем? Я уж лучше что-нибудь другое. Тут я запутаюсь с этими индексами. Я ведь не знаю: какой из них надо печатать, а какой вписывать от руки.
Катя печатала быстро, почти как профессиональная машинистка. Закончив, она вынула лист из каретки и протянула Семену:
— Ну? И зачем ты меня позвал?
— Действительно. У тебя все нормально получается. — Семен повертел в руках лист, на котором был список необходимых закупок на завтрашний день. Тут были и картошка, и лук, и масло, и даже телевизор.
— Про телевизор — это я так, — смутилась Катя. — Подумала просто. Вычеркнуть надо… Так я пойду?
— Подожди, Катя. Вот какая штука. Видишь. — Он показал жене второй лист. — Снова стихи. А печатал я "Теорию поля". Я и в первый раз ее печатал, а получились стихи. Да и стихов-то этих я никогда не читал. Не помню!
— Эх, заставила бы я тебя обед готовить! — в сердцах сказала Катя и пошла на кухню. Там у нее что-то закипело. Семен поплелся за ней.
— Вот ты проверь, проверь, — просил он. — Я буду печатать, а ты следи.
— Будешь есть переваренные щи, — пообещала Катя, убавила газ, очистила головку лука, но все же пошла за мужем.
Семен сел очень прямо, развернув плечи, как на экзамене. Он даже вздохнул раза два, прежде чем начать печатать. И когда он принялся отстукивать строку, сразу стало ясно, что это будут стихи.
— Ты вот замечай, — говорил он. — Я нажимаю букву "в", затем "е", "к", "т", "о", "р". Следила? А теперь посмотри. — Он отвел руку, которой закрывал лист. На листе вместо слова "вектор" было напечатано слово "весна".
— Интересное дело, — сказала Катя. — Что же у нее, шрифт неправильно расположен, что ли?
— Но ведь ты же печатала! А потом в слове "вектор" — шесть букв. Я шесть и нажимал. А в слове "весна" — пять. А где же шестая?
— Странно, — сказала Катя и тут же убежала на кухню убавить газ у второй конфорки. — А ну-ка попробуй еще, — попросила она, вернувшись в комнату.
Сколько Семен ни печатал, получались только стихи. И это, странное дело, даже не расстроило его. И настроение как будто улучшилось. В комнате сделалось светлее. И жена стала какая-то непохожая на себя, а чем — и не поймешь. И понимать не хочется. Пусть такая и остается. Губу прикусила. Думает, что же делать?
— Да ну ее, эту машинку! — вдруг сказал Семен. — Я лучше тебя поцелую.
— Вот еще, — сказала Катя. — Разобраться надо. Может, менять придется. — И она сама села за машинку.
— Ты только перестань составлять списки, — попросил Семен. — Попробуй все-таки "Теорию поля" попечатать. Пусть с ошибками. Сейчас не это важно.
— Хорошо, — сказала Катя и начала печатать.