Выбрать главу

— Очень мило с твоей стороны.

Он оперся на локоть, выдавил улыбку, уставился на ее «ночную рубашку» и ноги под подносом. На сей раз Анна была в трусиках.

«Хорошо. Он еще хочет меня», — с надеждой подумала она.

— Спасибо за рубашку… Ты выглядишь встревоженным. Что-то не так?

— У меня кошмарный вид?

— Нет, — она широко улыбнулась. — Ты не побрился. Мне нравится. Ты усталый и нахмуренный. Тебя что-то беспокоит… По-моему, не только живот и головная боль. Тебе плохо со мной.

Анна присела на кровать, сделав унылое лицо, которое говорило о ее разочаровании и желании угодить. Рубен сделал большой глоток апельсинового сока.

Что ответить? Кажется, Анна догадалась, что у него на уме. Но, может, это еще одна уловка, чтобы заставить его проговориться о манускрипте. Рубен предложил правдоподобное объяснение.

— Вовсе не плохо, — неубедительно заявил он. — Донна вчера говорила, что пришлет сообщение, и не прислала. Я волнуюсь за нее.

— Она могла забыть, потерять телефон, посадить батарейку или еще что.

— Верно. Такое и раньше случалось.

Некоторое время они ели в тишине, потом Анна снова рискнула.

— Ты все еще грустишь? Кажется, я расстроила тебя. Я должна сказать правду. Я люблю тебя и хочу повиниться. А то между нами будет ложь.

Она взглянула на Рубена. В его глазах читалось подозрение, что она добивается манускрипта Q.

Рубен хрустнул тостом. Он не ожидал ее исповеди. Анна знала, что надо говорить убедительно, и воспользовалась его молчанием.

— Я не православная. Не христианка… Прости, я соврала, — она опустила голову, изображая раскаяние.

— Знаю. Ты слишком многое напутала. Даже с крестом в пятницу вечером. Вряд ли украинская христианка носила бы его несколько веков назад… Ты из еврейской семьи, верно?

Анна вскинула глаза. Рубен давал ей возможность покаяться до конца.

— Моя мама еврейка. Ее маму и отца — моих бабушку с дедушкой — убили нацисты. Мама выжила. Отец и его родители — русские. Они не верят в бога. Мама поднатаскала меня в иудаизме. При коммунистах это не приветствовалось. Когда умер отец, женился мой брат и я вышла замуж, мама захотела в Израиль. Но переехавшие друзья возвращались обратно через год-другой, не в восторге от страны. Она и передумала. А я — нет.

Анна замолчала, отпила эспрессо и опасливо выглянула из-за кружки, оценивая реакцию Рубена. Его лицо не изменилось.

Опустив чашку, она поспешно продолжила:

— О своем браке и любовнике в Америке я сказала правду. Наш роман закончился год назад. С тех пор я встречалась с несколькими мужчинами. Но мне они не нравились. Последний кавалер захотел переспать со мной в первый же вечер. Я согласилась. Но больше мы с ним не виделись. Нельзя заниматься сексом без любви. Потом только хуже.

— Понимаю, — спокойно ответил Рубен. — По-моему, секс — лишь дополнение к истинной любви и привязанности. Вот и я ошибся. Жаль твоих дедушку с бабушкой.

Анна моргнула и уставилась в пол.

— Жаль, что ты думаешь, будто мы не влюблены, — кротко пробормотала она. — Об экономическом исследовании я сказала правду. У меня «зеленая карта», потому что я учусь и занимаюсь исследованиями в США. Полтора месяца назад профессор в Чикаго поручил мне съездить в Новую Зеландию, подружиться с тобой и убедить вернуть манускрипт Q Израилю, или найти, где ты спрятал свиток. Он сказал, что у него есть друг в Конгрессе, который сделает моей маме разрешение на проживание в Америке. Профессор организовал мой приезд сюда. Мне нравится мое исследование.

Глаза наполнились слезами, Анна вытерла их рукавом. Она надеялась, что Рубен расценит слезы как знак искреннего раскаяния, а не жалости к себе.

— Прости. Я не должна плакать. Плакать впору тебе — или злиться на меня. Я врала тебе. Прошлой ночью, когда ты счастливо пел в ванной, я залезла в твой компьютер. Прости. Я все испортила… Не хочу быть шпионкой. Все не так… Я не знала, что полюблю вас с Донной. Вы так добры ко мне.

Анна опять вытерла глаза. Она чувствовала, что Рубен не спешит доверять ей. Он прожевал тост и отхлебнул кофе, прежде чем заговорить.

— Вкусный кофе.

— Спасибо. Я пойду домой, если хочешь.

Она встала и расстегнула рубашку, обнажив грудь. Приготовилась переодеваться в свою одежду.

Рубен отвел взгляд.

— Не стоит. Ты мне тоже нравишься. Но нам нужно все разложить по полочкам.

Анна не стала снова застегиваться.

— Что такое «разложить по полочкам»? — спросила она, тоскливо глядя на Рубена. У него возникло подозрение, что непонимание — очередная уловка для завоевания симпатии — несчастная жертва культурных различий.

— Ладно, ты говоришь, что полюбила нас с Донной. Почему же тогда ты рыскала вчера по моему компьютеру? Ты ведь сказала, что хотела заняться со мной сексом, и обычно не ложишься с мужчиной без любви. И тут же предаешь меня, не успели мы в третий раз разделить постель. Разве это любовь? Сомневаюсь.

Анна всхлипнула — не нарочно. Как-то само получилось. Рубен должен поверить, что она не лжет, а она действительно не лжет.

— Я виновата, прости. Вчера из Надии, моего родного городка на Украине, звонила мамина подруга. Маме плохо, но она скрывает от меня. Мама многое пережила, и я хочу, чтобы она была со мной. У брата все хорошо, только он сейчас живет в Москве с женой и ребенком. Он не может присматривать за мамой. Я хотела поскорее перевезти ее сюда. Вы оба мне нужны. Я хочу быть с тобой и мамой.

Изо всех сил стараясь ей посочувствовать, Рубен гнул свое:

— Анна, мне жаль, что твоя мама больна. Но мы едва знаем друг друга. Как ты могла влюбиться за такой короткий срок? А что, если у меня нет манускрипта? Твое отношение изменится?

— Я тебя люблю, — по-русски ответила Анна. — Я просто знаю, что мы подходим друг другу. Вот почему нам так хорошо в постели. Да, я буду все равно любить тебя. Проблема в том, что я работаю в Чикаго, ты здесь, а мама — на Украине. Любовь многое преодолевает. Но не все. Я попробую ради тебя. Брошу работу в Чикаго, поступлю в университет Доминион или куда-нибудь еще, привезу сюда маму. Я поговорю с вашими экономистами о вакансиях.

— Анна, ты понимаешь, что наших мужчин вечно предупреждают о русских и украинских женщинах, которые притворяются влюбленными? В газетах пишут, что они рано или поздно просят денег на уход за больной матерью или на билет с визой. Потом исчезают. Они рассказывают о себе печальные истории. Ты тоже такую выдумала ради манускрипта?

— Я понимаю. Я обманула твое доверие, поступила ужасно. Я больше никогда не упомяну о Q или манускрипте. А если ты сам начнешь о нем говорить, я закрою тебе рот. Приложу пальцы к твоим губам и скажу «ш-ш». Я докажу свою любовь. Стану передавать тебе все — все, что приказывает начальство и чем оно занимается — ты будешь в курсе. Можешь считать меня двойным агентом. Но я обещаю. Я не хочу терять такого мужчину, как ты. Увидишь.

Анна поняла, что переборщила и Рубен может расценить ее речь как приторное жеманство, поэтому опустилась на колени, чтобы их лица оказались на одном уровне, и взяла поднос.

— А теперь я хочу еще кофе, и ты тоже, наверное. Кстати, если тебе интересно — меня не просили заниматься с тобой сексом, и я ничего не расскажу начальству. Мы с тобой легли в постель, потому что сами так захотели, и отлично подошли друг другу. Мне было безумно хорошо, я никогда не забуду прошлой ночи.

— Да, безумно… и я последую твоему совету, — со смехом ответил Рубен, глядя на ее обнаженную грудь, а потом в глаза. — Ладно, давай выпьем еще кофе, накачаемся кофеином. Буду рисковать.

Рубен чувствовал себя мухой, которая отчаянно пытается вырваться из сети, прежде чем паук нападет и высосет Q. Но ему с трудом верилось, что Анна — посланница зла. Ее бесстыдная сексуальность и откровенное желание возбуждали, шпионские замашки и «начальство» только добавляли очарования. И вместо того, чтобы оттолкнуть ее и обезопасить себя, Рубен рассудил, что лучше знакомый враг, чем неизвестный.