Я тоже открыл. Моя нижняя челюсть свалилась на грудь. Уж на что я, привычный к разным образам и знающий Гермиону с таких лет, когда она была всего лишь карапузом, пускающим слюни, — и то испытал шок.
Платье юной волшебницы в этот раз было синим, ярким, что даже глаз резало, а румянец во всю щеку искрил здоровьем. Туалет Гермионы дополняли многочисленные аксессуары, которым я не мог дать названия по причине слабой осведомленности, и каждый был на своем месте. Все это в целом создавало впечатление запредельной элегантности. Лично я никогда не мог понять таких вещей, они лежали за пределами моего скромного понимания. Может, и правдивы слухи, утверждающие, что в Мигонии с некоторых пор моя возлюбленная сестра — икона стиля? Хоть сейчас ее на постамент и показывай туристам.
— Привет, оболтус! — выстрелила волшебница.
Из голубых глаз ее струились потоки света, словно она не человек, а божество. Но, в общем, никаких особенных чудес. Эликсиры и косметика с добавлением магии — для красоток из высшего света привычное дело.
— Чем занимаешься? — спросила Гермиона, пока я мычал что-то, почесывая щетинистый подбородок. Носясь по спальне, чародейка совала свой нос всюду, куда только было возможно. — Как дела? Что у тебя происходит? Почему до сих пор в постели?.. Как ты выглядишь?! Почему не брит? Давно не выходил на улицу? Ах, погода сегодня прекрасная, не то что вчера! Сухо и тепло! Так почему ты не побрился? Разве не знал, что я приду?
Обработанный такой мощной артподготовкой, я смог лишь помотать головой.
— Но ты мог хотя бы надеяться. Хотя бы предполагать, что однажды я появлюсь и освещу мрак твоей жизни своими лучами… Ну?
— Э…
Волшебница всплеснула руками.
— Как мне все это знакомо! Снова я застаю тебя разбитым, снова ты похож на умирающую каракатицу, Браул! Знаешь, это даже неприлично. Как бы я хотела хотя бы раз увидеть тебя сияющим, как медный таз, готовым ну хотя бы не к подвигам, а к обычной прогулке!
— Дорогуша, я бы рад, но ты же знаешь…
— Что?
— Жестокая судьба…
— Плохое оправдание собственной лени! — отрезала девица и уселась на стул, расправляя складки пышной юбки. — Боюсь, мне придется заняться твоим перевоспитанием. С той поры как ты отвоевал у Эльфриды право на полнейшую самостоятельность, ты совсем распустился. Неужели тебе нравится жизнь виноградной улитки?
— Ну да…
— «Ну да»! «Ну да»! — передразнила Гермиона, — Ты бы себя послушал! Да ты просто бактерия, инфузория или как там ее еще называют. Твои потребности сводятся к самым простейшим, и мне стыдно, что ты мой брат!
Я напустил на себя аристократическую холодность, в ответ волшебница раздула скоппендэйловские ноздри. Мои гримасы ее ничуть не смущали.
— Прежде всего тебе необходимо совершать утренние пробежки! Вокруг дома. Кругов десять перед завтраком.
Я онемел.
— Чего совершать? Пробежки? Ты хочешь, чтобы я, аристократ, голубая кровь, элита королевства, носился по утрам вокруг дома?
— А что? Так многие молодые мужчины делают!
— Они, должно быть, рехнулись. Передай им, что я этого не одобряю.
— Браул, физические упражнения закаляют тело и дух!
— Но я не хочу закалять тело и дух! Мне и так хорошо!
По спине моей побежали мурашки, совсем как те молодые люди, о которых говорила Гермиона.
— Браул, ты не понимаешь! Ныне другие времена, невозможно оставаться в стороне от бурных событий нашего века! Это просто бестактно!
Я скрестил руки на груди.
— Пусть бурные события века обходятся без меня!
— Так и знала, что ты выдашь что-нибудь эдакое. Ты невыносим!
— Никуда меня выносить не надо. Я у себя дома и, кажется, никому не мешаю.
— Но так нельзя! — Гермиона хлопнула обеими руками по своей юбке. — Когда все вокруг меня спрашивают, как поживает Браул, как идут его дела, я теряюсь и не знаю, что ответить. Отшучиваюсь. Не могу же я прямо заявить, что ты безвылазно сидишь в своей берлоге и покрываешься мхами и лишайниками. Общество изменилось, оно уже не такое, как раньше. Прогресс катится вперед, и ты рискуешь отстать настолько, что про тебя просто-напросто забудут!