Судя по всему, и Илсевел поняла игру парня — лицо у неё было как у кошки, обожравшейся сметаны. Сравнение усиливали миндалевидные зелёные глаза.
— Ваше слово? — спросила она тёмную эльфийку, когда Азалар замолк.
Аунрэй побарабанила пальцами о столу. Видно было, что она почувствовала бы себя увереннее, будь в руках змеиная плеть. В начале разговора она даже положила её на стол, но Женя, как бы невзначай, выложила перед собой наган… и дроу довольно быстро вернула недовольно шевелящихся змей в петлю у пояса.
— Вы говорите с позиции силы, — наконец сказала она. — С иллитиири никто никогда не говорит с позиции силы.
На лице Илсевел откровенно читалась мысль, что с дроу можно разговаривать исключительно с позиции силы, но рыжая дипломатично не говорила этого вслух.
— Уважаемая Аунрэй, разве наши силы не равны? — невинно поинтересовалась Женя. Она-то знала, что дроу имеет в виду.
Чернокожая зыркнула на неё:
— То, что вы называете Плетением, нужно всем.
— Верно, — кивнула девушка. — Поэтому предлагаю скрепить сделку обменом. Вы получите Теневой Осколок. Народ Илсевел Миритар получит Ари'Велар'Керим.
Если бы грянул гром — реакция вряд ли была бы резче.
Глаза Аунрэй вспыхнули багрянцем, и Женя поняла, что угадала. Точнее, угадал в своё время Вилем — девушка лишь рискнула высказать вслух его предположение.
Илсевел выпрямилась так резко, что стала похожа на палку. Её стул, скрипнув, проехал по полу.
Азалар не поменял позы — он знал, что Женя скорее всего скажет это.
В зале воцарилась полная тишина.
Светлая эльфийка однозначно была не то что удивлена — поражена, но быстро справилась с собой. И правильно — любая фраза из её уст сейчас прозвучала бы неуместно.
А вот для Аунрэй настал момент истины.
Военный Клинок дроу уже были готовы отдать — в обмен на башню и признание своей независимости. Но сейчас появилась третья сила, предлагающая отдать меч в обмен на малую часть башни и мощный артефакт, способный причинить большие неприятности всем… Ну и признание суверенитета — хоть и в меньшей мере, чем хотелось бы. Женя нагло вырвала из рукава жрицы козырь и открыла карты.
Тёмная эльфийка встала. На её лице не дрогнул ни один мускул, но теперь почему-то хорошо было видно, что ей уже не одна сотня лет.
— Да будет так, — твёрдо сказала она. — Башня остаётся у риввинов. Дартиири получают Ари'Велар'Керим. Иллитиири достаётся подземелье Башни и Теневой Осколок. Мы встретимся вновь и обсудим это же через пятьдесят лет, день в день. Меч вскоре доставят, — она щёлкнула пальцами, и двое разведчиков-дроу склонили головы, приложив ладони к груди. — А потом мы поговорим, как рассчитаться с теми… дроу, что поднимают голову в лесу Кормантор…
— А какой сегодня хоть день, кстати? — тихонько спросил Сергей Вилема. — Что-то всё в кучу смешалось…
— Месяц Молот Зимы, 13-е, — так же тихо ответил тот. — И надо сказать, что этот день точно войдёт в историю…
Эпилог
— Бабушка, а что было дальше? — спросила десятилетняя Саша, натягивая лёгкое шерстяное одеяло до самого носа.
Бабушка, вставая с гнутого «венского» стула, улыбнулась:
— Ну, а дальше они стали жить, поживать да добра наживать…
Она повернулась к окну, поправила занавеску. Прозрачная летняя ленинградская ночь была не темнее, чем зимний день, но сюда, в усаженный деревьями тихий дворик, свет почти не проникал.
— Сашуль, ты же сама знаешь, чем обычно заканчиваются сказки… Жили они долго и счастливо. Спокойной ночи, моя хорошая. Спи, а я пойду тесто поставлю…
Чмокнув бабушку в щёку, Саша отвернулась к стенке, сделав вид, что спит, но на самом деле разглядывала еле видимый в темноте узор на ковре. Вот за бабушкой закрылась дверь, оставив лишь тоненькую полоску света на потолке… Саша перевернулась на спину и уставилась в потолок.
Она любила, когда родители отправляли её на выходные или на каникулы к бабушке, в эту маленькую квартирку-«распашонку» на окраине Ленинграда. Тут было зелено, совсем не так, как в центре, Саша быстро сдружилась с ребятами со двора, а у бабушки, кажется, был неиссякаемый запас историй на ночь… вот как эта сказка, которую она рассказывала понемножку уже почти полгода и сегодня, наконец, завершила.
А ещё у бабушки было много старых фотографий, которые Саша очень любила рассматривать, и разных вещей, которых ей больше нигде не приходилось видеть.
Вот как этот коврик на полу.
Женя откинула одеяло, села на скрипнувшей кровати. Опустила ноги на коврик. Ворс его был странным — и шелковистым, и жёстким одновременно. Когда-то он был белым и, вероятно, гораздо длиннее, но за годы пожелтел и вытерся. Сбоку наискось пролегала чёрная полоса, вдоль которой ворс был ещё короче, словно по нему прошлись разогретым паяльником.
Странный коврик. Саша помнила, что когда была совсем маленькой, накидывала его на себя и ползала по полу, играя в белую медведицу.
А вот кстати! Раз уж бабушка занята, а спать не хочется…
Саша знала, что помимо небольшой чёрной шкатулки с простенькими украшениями, которая стояла на комоде перед зеркалом-трельяжем, у бабушки есть ещё одна — как раз в левом верхнем ящике комода… Бабушка никогда не показывала её содержимого. Интересно, что там?
Она на цыпочках встала, щёлкнула выключателем тусклой лампы-ночника, стоящей на комоде. Почему-то чуть не вздрогнула, увидев своё отражение в трёх зеркалах.
Так, а ящик-то заперт. Где может быть ключик? Ну-ка… а, так вот же он — под украшениями в чёрной шкатулке. Главное, положить потом так же аккуратно…
Замок тихонько щёлкнул, ящик подался. Саша натужно вытащила его на двадцать сантиметров — тяжёлый… а нижние, те, что с постельным бельём — ещё тяжелее.
Вот и шкатулка. Девочка осторожно приподняла крышку, подвинула ночник поближе к краю комода.
Что здесь? А почти ничего. Стопка листков грубой бумаги на дне… А на ней — серебряная шкатулочка и мешочек. И фотография.
Из мешочка на детскую ладошку выпали три предмета — кольцо с огранёным тёмно-красным камнем и пара серёжек с зелёными камушками. Красиво… Странно, почему бабушка их никогда не носила? И не продала — они же на вид очень старинные, а бабушка рассказывала, что после войны жили голодно…
А что за фотография?
Убрав украшения в мешочек, Саша поднесла фотографию поближе к свету.
Старая, кажется, ещё времён войны — бабушка рассказывала, что воевала, но никогда не говорила подробностей. Снег, какое-то тёмное здание на заднем плане. Ну да, вот и бабушка, её легко узнать, кажется, она на лицо почти не изменилась, хотя уже сорок лет прошло… А тут она молоденькая совсем. И вот этого худощавого парня с тремя полосками на погонах Саша уже видела на других снимках, и вот этого, с седой прядью на лбу… Но почему эта фотография — цветная? Раньше ведь, кажется, почти не было цветных фотографий? И материал странный — плотный, как кусок пластмассы…
А вот этих людей она раньше на фотографиях не видела…
Двое в военной форме слева, двое, включая бабушку — справа. А в центре стоит, обнявшись, пара — крупный мужчина лет сорока — сорока пяти с густой шевелюрой и висячими усами, в какой-то блестящей жилетке, и женщина примерно тех же лет с толстой косой, одетая по-мужски.
В переднем ряду присел на одно колено ещё один в военной форме — кажется, он тоже был на других фотографиях, перед ним стоит на сошках пулемёт, по обе стороны от него присели ещё двое. Один черноволосый, похож на девушку, в кожаной куртке с откинутым капюшоном, другой — парень в одежде с меховой оторочкой и с длинными белыми волосами… но однозначно парень, а не девушка. Странно. Откуда у бабушки такое? Интересно, кто эти люди?
Саша перевернула фотографию… и ей показалось, что волосы на голове у неё зашевелились.
Бабушкиным почерком на обороте была сделана надпись — почти все фотографии были подписаны именно так. Только вот год тут стоял странный. Очень странный.
«Т.Д., 1275 Л.Д.»