– Читай молитву, можно про себя, – потребовала она.
– Я не знаю молитв, – пробормотал Глеб.
– «Отче наш», – подсказала она. – Ее-то уж наверняка знаешь! – Сказано это было без тени сомнения.
Глеб хотел объяснить, что в жизни никогда не произносил молитв, но тут, к своему удивлению, начал вспоминать слова, правда, не был уверен в том, что правильно их произносит.
– Отче наш, еже си на небеси. Да хранится имя твое, да хранится дело твое, – прошептал он, но больше ничего на ум не приходило.
– Скажи «аминь!», – строго приказала Маня.
– Аминь! – послушно повторил Глеб. От душной атмосферы в комнате у него начала кружиться голова. Происходящее здесь напоминало некую фантасмагорию.
– Задуй свечку и передай впереди стоящим, пусть ее положат в гроб, – продолжала командовать Маня.
Глеб послушно погасил свечу, застыл, не зная, кому ее передать. Плотность людей в комнате была как в общественном транспорте в часы пик, когда надо передавать деньги кондуктору через других пассажиров. Было очень душно, и он стал проталкиваться к выходу, рассудив, что его участие в странном ритуале уже завершилось. Вдруг его кто-то крепко схватил за руку – это оказалась баба Маруся. Она нарушила строй бабок возле гроба и подвела Глеба к Ольге.
– Вот он, голубушка.
– Батюшка будет? – коротко спросила Ольга, глядя на него воспаленными, покрасневшими глазами.
Глебу было очень ее жаль, он не понимал, почему она, современный человек, идет на поводу у предрассудков и соблюдает старинные сельские обычаи, тем самым мучая себя. Мертвой матери этим она не поможет, а только гробит свое здоровье.
– Священник уехал. – Глеб недоумевал, почему баба Маруся об этом не сообщила Ольге. – К похоронам не успеет вернуться.
– Найди его, делай что угодно, но чтобы он был здесь! Хоть силой, но приведи его сюда! – лихорадочно произнесла Ольга.
Прежде чем Глеб ответил, вмешалась баба Маруся:
– Голубушка, времени больше нет. Ульяна должна упокоиться в могиле до захода солнца, а отец Никодим уехал в Киев. Где его там сыщет Глебушка? Твоя матушка не очень жаловала нашего батюшку – и было за что. Так что не переживай, Ульяна будет не в обиде. На девять или сорок дней привезешь другого батюшку для отпевания – сыщешь такого. А вот могилку завтра запечатать надо – отец Никодим это сделает, никуда не денется. – Баба Маруся, помолчав, добавила многозначительно: – Душа Ульяны неприкаянная может бед натворить немало!
Глеб мысленно продолжил: «Не меньше, чем сама Ульяна наделала при жизни».
Ольга молча кивнула, соглашаясь с этим. Баба Маруся вывела Глеба из дома, сама пошла продолжать заниматься организацией похорон и поминок.
Оказавшись на свежем воздухе, Глеб глубоко вдохнул, мысленно прикидывая, сколько ему еще придется пробыть в селе. Сегодня никак не удастся уехать в город, ведь утром снова надо будет идти на кладбище. Выходит, только завтра к вечеру они с Ольгой смогут уехать.
Из дома повалил народ, и стала выстраиваться похоронная процессия. Его снова отправили в дом. Теща все еще лежала на диване, вся усыпанная цветами, живыми и бумажными. Рядом уже стоял обитый черным крепом новенький гроб, пахнущий сосной, – ее новая обитель.
– По нашему обычаю в гроб покойника должны уложить его родственники и близкие друзья, – тихо сказала соседка, живущая напротив, у которой теща брала молоко, так как ни коровы, ни козы не держала.
Внешне за ночь Ульяна сильно изменилась. Ее лицо потемнело, стало черным, как у негра. Спокойствие и безмятежность исчезли с лица, отвисшая челюсть придавала ему выражение озабоченности и даже злобы. Покойников Глеб не боялся, но относился к ним с брезгливостью. Пересилив себя, он взял тещу за ноги. Тело оказалось удивительно тяжелым, несмотря на то что его подняли и уложили в гроб четыре человека. Когда тело оторвали от дивана, голова покойной безвольно дернулась и неестественно свесилась на плечо, при этом шея вытянулась невероятным образом. Словно из ниоткуда возникли женские руки и поправили голову. Глеб не поднимал глаза на поправлявшую женщину, и поэтому ему казалось, что руки существуют сами по себе. На диване осталось большое влажное пятно по контуру туловища, и он почувствовал тошноту. Как сквозь вату, до него доносились голоса женщин, обряжающих покойницу. Выделялся звонкий голос распорядительницы, поглощая все остальные звуки и слова.
– Господи, кто же так делает – покрывалом укутали, а веревки с ног не сняли! Куда тащишь ножницы, развязывать надо, а не резать! Вот так-то лучше. Челюсть бинтом подвяжи, аккуратнее, чтоб незаметно было. Не получается у тебя потому, что вначале язык во рту у покойницы надо поправить. Гляди, как это делают, может, еще пригодится в жизни!