Бартом овладел давно уже забытый охотничий азарт. Он достал из багажника «мигалку», установил ее на крышу машины, сел за руль и на предельной скорости рванул по улицам под завывание полицейской сирены, позволив себе маленькую слабость — вспомнить молодость. Найдя нужный дом и припарковав автомобиль, Барт минуту-другую сидел, обдумывая дальнейшие действия. Собственно говоря, у него не имелось законного основания вторгаться в чужую квартиру. Макгайр укажет на дверь — он будет вынужден подчиниться. Правда, люди обычно в таких случаях теряются, забывая о своих правах. Главное здесь: быстрота и натиск!
Поднявшись на лифте под самую крышу многоэтажного здания, Эрвуд попал в длинный коридор типа гостиничного. Нужная ему квартира оказалась в конце. Обитая войлоком и дерматином дверь, почерневшая латунная табличка с именем хозяина и видавший виды коврик с засохшими комочками грязи, наводили на мысль о том, что Макгайр не слишком-то заботится о респектабельности своего жилища и что ведет он, вероятнее всего, холостяцкий образ жизни.
Макгайр оказался коротышкой лет сорока с небольшим, растрепанный, в спортивном костюме и стоптанных тапочках. Открыв дверь и увидев полицейского, он явно растерялся.
— Дж. М. Макгайр? — осведомился Эрвуд и показал свой значок.
Тот испуганно кивнул.
— Мне необходимо с вами побеседовать. Разрешите?
Не дожидаясь ответа, Эрвуд вошел в дверь и оказался в тесной прихожей. Прямо по коридору располагалась кухня, направо — жилая комната.
— В чем дело? Что Вам от меня нужно? — спросил хозяин квартиры, явно нервничая, что, впрочем, еще ни о чем не говорило.
— Нам будет удобнее разговаривать в комнате, — сказал Эрвуд, заметив при этом: Макгайр еще больше разнервничался и даже постарался загородить собою вход в помещение.
Барт сделал вид, будто не замечает нежелания хозяина впустить постороннего, ловко обогнул препятствие и вошел в комнату. Огляделся. Это была гостиная, служащая вероятно и спальней. Ее обстановка подтверждала догадку Барта о том, что Макгайр живет здесь один: не новая разнокалиберная мебель, валяющиеся как попало вещи, отсутствие даже намека на уют. В комнате ничего подозрительного не было, но тут имелась еще дверь, запертая, по-видимому, на замок. Барту показалось, будто из-за двери доносится какой-то шум. Он прислушался — так и есть — оттуда слышалось тонкое «комариное» гудение какого-то мощного аппарата. Эрвуд ухмыльнулся и бесцеремонно уселся в большое кресло, стоящее как раз напротив запертой двери. Макгайр совсем растерялся.
— Что Вам угодно? — визгливо воскликнул он, стоя посреди комнаты, в то время как непрошенный гость, заняв его кресло, поглядывал с ухмылкой.
Лицо полицейского вдруг стало официально-серьезным.
— Вот что, Макгайр, — строго произнес Эрвуд, — нам все известно. Там Вы прячете эту штуку?
Он кивнул на запертую дверь и многозначительно постучал пальцем по папке с докладом, которую держал на коленях.
— Какую штуку? — упавшим голосом выдавил из себя хозяин.
— Ту, при помощи которой вы влияете на сознание людей.
Макгайр совсем сник и стоял, потупив взор, словно провинившийся ребенок. Эрвуд молчал, ожидая, когда хозяин окончательно «дозреет», можно будет спокойно его расспросить и тогда уже решать, как поступить. Макгайр молчал не долго: не выдержав психологического напряжения, он заговорил визгливым, срывающимся на истерические нотки, голосом, размахивая при этом руками и брызгая слюной:
— Да, я сделал это! Я создал аппарат, подавляющий низменные инстинкты людей, делающий невозможным совершение преступления! Вы не представляете, чего мне это стоило… Десять лет напряженной работы! Мне никто не верил… считали шарлатаном. Я … я могу изменить весь мир!
«Он определенно псих, — решил про себя Барт. — Надо же! А я-то думал, что ученые-безумцы бывают только в кино…».
— Вы, надеюсь, понимаете, что это незаконно. — Тон Эрвуда все время оставался сугубо официальным. — Манипулировать сознанием людей, без их ведома…
— Но я не совершил ничего дурного! Я хотел сделать наш мир лучше! Посмотрите вокруг, в какое ужасное мы живем время: общее падение нравственности, преступления, ложь и лицемерие. Супружеская неверность становится нормой. Люди забыли Закон Божий, заповеди Моисея…
«Еще и религиозный фанатик, к тому же», — подумал Барт.
— Вы говорите: «манипулировать сознанием», — продолжал ораторствовать Макгайр, — а разве наша пресса не делает тоже самое?! Разве телевидение не манипулирует нашим сознанием, насаждая безнравственность.
— Ну, ну… это Вы напрасно. Ваше сравнение некорректно. Никто Вас не заставляет читать газеты и смотреть телевизор, Вы же не оставляете людям выбора.
— Какого выбора: убивать, красть?!
— В любом случае, то, что Вы делаете противозаконно. Мы живем, слава Богу, в демократической стране.
— А, перестаньте. Эта ваша, так называемая демократия неспособна обеспечить людям элементарную безопасность. Что проку в законе, если он не может меня защитить! Только нравственный закон внутри нас [2] , пусть даже введенный искусственно, извне, может уберечь людей от них самих!
Некоторое время Эрвуд молчал.
«Может он прав, черт возьми, — думал полицейский. — Мы не в состоянии покончить с преступностью, в лучшем случае едва сдерживаем темпы ее роста, а тут раз… и не убийств, ни краж! Проделать такую штуку на законных основаниях едва ли возможно. Какой вой поднимут разные правозащитники: он покушается на святая святых, на свободу самим принимать решения!».
— Значит, Вы решили заставить людей выполнять десять заповедей? — спросил он. — Почему же Вы не начали с первой… как там: «не сотвори себе кумира», так кажется?
— Я начал с главных: «не убивай» и «не кради». Сейчас мой аппарат настроен так, что невозможно произнесение ложного свидетельства — соблюдается девятая заповедь Моисея. Затем настанет очередь седьмой заповеди…
«О чем это он? Седьмая заповедь… м-м, — Эрвуд наморщил лоб, стараясь припомнить, — Ах, да! Ну, это ты, приятель, напрасно…».
Барт поднялся с кресла, прошелся по комнате, разминая ноги, подошел к окну и, слегка отодвинув гардину, смотрел некоторое время на металлическую крышу соседнего дома, составляющую основную часть заоконного пейзажа.
— Вот, что, Макгайр, — сказал он, резко повернувшись к хозяину. — Мне очень жаль, но вам придется поехать со мной в Управление.
— Вы меня арестуете? — упавшим голосом произнес тот.
— Скажем так: Вы добровольно явитесь в полицию и сами все расскажете…
Увидев, что Макгайр собирается возразить, Эрвуд добавил строго:
— Не заставляйте меня применять силу! Поверьте, это делается в Ваших же интересах.
Когда они вдвоем вошли в кабину лифта, Барт сочувственно оглядел понурого, испуганного человека, этого непризнанного гения, задумавшего изменить мир, и только вздохнул про себя.
«Нет, — думал он, — нельзя допускать, чтобы моим сознанием манипулировал какой-то безумец… пусть даже гениальный».
А еще он вспоминал Кити и седьмую заповедь, которая, как известно, гласит:
«не прелюбодействуй».