Бернанке считал, что эта финансовая раковая опухоль ускорила то, что экономисты называют «дефляционным циклом», – периодом, когда цены рушатся до невозможной степени. Никто не намерен что-либо приобретать, не важно по какой цене. Как экономисты, так и граждане, конечно же, волнуются и об инфляции, потому что ее цикл постоянно поднимает цены: «Мне нужно купить это сегодня, потому что завтра это будет стоить дороже!» – думают покупатели, торопящиеся в магазин. Но эта проблема легкоразрешима: процентные ставки могут быть применены для того, чтобы призвать людей отложить расходы, к примеру. Дефляция – иной, более устрашающий зверь. В условиях дефляции люди совсем прекращают расходы. Они думают, что завтра цены станут ниже, и поэтому они не торопятся с тратами. И ждут. «Дефляция, – заключил Бернанке в исчерпывающем анализе Великой депрессии, – создает пространство финансовой катастрофы, в которой народ теряет стимул брать кредит, а банкам становится сложно их выдавать».
Реакция Бернанке на финансовый кризис 2008 года – и на путь, который избрали большинство его коллег – ведущих экономистов по всему миру, – была ожидаемой: он считал, что необходимо избежать финансового краха, и для этого нужно наводнить систему деньгами. «Я не хотел быть главой Федеральной резервной системы, занимающейся заседаниями, пока в мире бушует Вторая великая депрессия», – вспоминал он в 2009 году. Денежная масса США выросла в пять раз – от 800 миллиардов долларов до 4 триллионов долларов, – пока программа, известная под названием «количественное смягчение», проталкивала деньги в оборот. Но нечто необычайное и обескураживающее обозначилось спустя несколько лет. Невзирая на активно увеличивающийся запас денег, цены оставались преимущественно неизменными. Потребление продолжало стагнировать. Обычно вливание громадных объемов денег в систему создает спрос, оно создает давление для инфляции: внезапно у всех появляются деньги и все хотят их тратить. «Инфляция всегда и везде представляет собой денежный феномен», – сказал лауреат Нобелевской премии экономист Милтон Фридман, и фраза эта стала знаменитой. Но если все эти деньги закачивались в систему, почему цены не росли?
Причиной, как оказалось, было то, что выпало из внимания Бернанке и многих других экономистов: информационные сети. Время объединенных рынков отличалось от того, в котором объединений было меньше. Мировые сети торговли, информации и финансов делали две вещи одновременно, обе из которых оказывали то самое давление на цены, которого Бернанке надеялся избежать: они уменьшали спрос, концентрируя богатство и увеличивающееся предложение многих важных благ. По части спроса проблема была довольно-таки прозрачной. Богатые богатели. И любой из 1 % населения Земли обладал меньшей «предельной склонностью к потреблению», – меньшей вероятностью того, что они потратят любой дополнительный доллар, полученный от вас, чем кто-нибудь из среднего класса. Дайте миллиардеру доллар – он его сбережет. Дайте его учителю – он его потратит. Но форма рынка капиталов на момент кризиса 2008 года была таковой, что любая выгода от свободной денежной политики накапливалась у тех, у кого уже были деньги. (Среди прочего причиной было и то, что они были подключены к сетям кредитов, вкладов и информации, ускользающим от большинства людей.) В то же время, появление новых технологий и сетей торговли, финансов и информации означало, что профессии среднего класса устаревали или автоматизировались. Итак, некогда процветающий средний класс, опора любой стабильной капиталистической системы, разрывался на части. Богатые богатели; бедные в других странах (либо машины) забирали работу. Хотя финансовые и экономические стимулы привносились в систему, должного эффекта не было. «Расширение и продолжающееся увеличение неравенства доходов в США очень беспокоит меня, – говорила Джанет Йеллен, преемница Бернанке, в 2015 году, спустя семь лет действия политики количественного смягчения. – Последние несколько десятилетий отметились наиболее устойчивым ростом неравенства доходов со времен XIX века». Даже с большим количеством денег, как ни парадоксально (по крайней мере если посмотреть на ситуацию традиционно), спрос становился меньшим.