Выбрать главу

Но всецело поддерживать нашу технологическую элиту – тоже не совсем правильно. Да, это чудесно, что мы – свидетели начала нового периода. Но не вполне правильно считать, что там, где начинается эпоха сетей, заканчивается эпоха старая. На самом деле это опасное заключение. Мы сейчас находимся на чрезвычайно примитивной стадии понимания сетей, сравнимой с экономикой в XIX веке и с медициной – в XVIII. У нас есть скромный набор инструментов, с помощью которых мы можем анализировать, рассматривать и оценивать сложную структуру сетевого мира. Мы едва понимаем принципы работы и эволюцию многих сетей. А сети сетей? Мгновенные сети? Сети с искусственным интеллектом? С этими у нас практически отсутствует какой-либо опыт.

Опрометчивый скачок в мир постоянного соединения будет, конечно же, уравновешиваться, испытывать сопротивление, протесты, подрывы, борьбу и манипуляцию. Сети касаются всего, помните? Мысль о том, что такой тотальный контроль – вас, меня, наших финансов и наших наций – обойдется без пары-тройки взрывов, в высшей степени наивна. Революции не происходят тихо. В конце концов, сами качества, которые делают величайшие технологические умы нашего времени столь великолепными – чувство непреклонного детерминизма, пренебрежение историей, рабское и бессознательное стремление соединить между собой все, – могут иногда быть отрицательными для нас. Я знаю много таких людей; их железная уверенность даже превосходит их успехи в создании чего-то из ничего в мгновение ока. Но это настойчивое стремление придерживаться всего нового приводит к разрушительным столкновениям со старыми понятиями – приватностью, личным пространством, размеренностью, – которые держались так долго только потому, что они тончайшим образом касаются человеческого сердца, самого смысла жизни.

Мой друг, владеющий передовой технологической компанией, рассказал мне о тревожном осознании того, что некоторым из важнейших лиц в фирме было всего лишь немного за двадцать, а занятия их были такими, которые были едва доступны пониманию высших менеджеров компании. Они перебирали алгоритмы, определяющие одни из важнейших функций современного мира. И хотя невозможно было спорить с их технической виртуозностью, в основном было, признаться, трудно понять, что это вообще за люди. Что они думали о свободе и искренности? Понимали ли они эти идеи? Естественно, самые большие такие фирмы будут полагаться на опыт нескольких пожилых лиц, старцев-экспертов, знающих, где находятся старые, корневые рычаги. Но они являются участниками битвы за формирование ценностей грядущей системы. Неизбежный массив методов и идей молодежи – это тот тип инверсии силы, которым отмечен миг потенциального разлома: высшее могущество в стабильном мире достается тем, у кого больше всего опыта, перспектив и способности выносить суждения. Прошлое обычно является неплохим предсказателем будущего; взрослость и ее склонность к консерватизму определенно содержит мудрость. Назначение седовласого генерала, бывшего пилота реактивного самолета, ответственным за ядерное вооружение страны было оправданным. Он понимал и технологии, и их грозный потенциал. Сегодня колоссальным, даже определяющим влиянием на рынках, в биоинженерии и в военном деле обладает молодая каста. Их безупречное владение нормами сетевой эпохи пока не идет в сравнение с восприятием философии, истории и даже трагедии.

«Программирование, как оказалось, относительно просто в изучении, – рассуждал ученый-специалист по компьютерной технике Массачусетского технологического института Джозеф Вейценбаум в 70-х годах XX века, когда ЭВМ начали проникать в академическую жизнь. – Почти что любой человек с рационально устроенным умом может стать приличным программистом». Ошибочно, предупреждал он, думать, что простое программирование машины может решать что-то кроме, собственно, выполнения машиной команд. Мастерство в программировании не означает мастерства в системах, на которые может повлиять машина. Это вовсе не означает владения, скажем, наукой. И это не означает, что любой сидящий за клавиатурой должен верить, что мир – боже упаси! – можно запросто программировать. Программирование, говорил он, «больше всего импонирует тем, кто не обладает должной выдержкой, позволяющей мириться с долгим промежутком, разделяющим попытку достичь чего-то и само зрелище конкретных результатов успешно завершенного дела».