Когда ей исполнилось двадцать пять, ровно в свой день рождения, во время посиделки со своими не многочисленными друзьями, у неё заболел живот. Так как Марина, даже в сознательном возрасте, боялась врачей (хотя для себя она заменила слово «страх» на «недоверие»), то и с этой, новоявленной проблемой решила справиться сама. Гости ушли. Она, съев, для верности, шесть таблеток активированного угля, и поставив очищающую клизму из ромашкового отвара, улеглась спать, с мыслью, что прошёл четвертак, а мужа всё как и не бывало. Наутро ещё остались слабые отголоски боли, но к обеду всё прошло.
«Нет человека – нет проблемы» – говаривал в своё время один деятель истории. Так и Марина, неосознанно перефразировав на «Боль», стёрла этот инцидент из своей памяти, забив освободившееся место, другими, более важными бытовыми делами. Но проблема забываться не торопилась и худенькая девушка начала толстеть. За год, свои «сорок три» она умножила в полтора раза, затем, наконец, чуть снизила скорость, но в итоге, к моменту переселения в Егру она стабильно весила восемьдесят пять.
И теперь, огромной мёртвой массой предстала перед сыном.
Павлик вышел в сени.
Он знал, что всё так закончится, но при этом упорно верил, что мать либо поправится сама, либо вернётся отец (в этом он тоже не сомневался) и найдёт способ излечить болезнь.
Так что теперь их сын оказался неподготовленным.
Надо всё обдумать.
Есть два варианта развития событий, первый – сесть напротив матери и судорожно пытаться найти решение, второй – заняться повседневными делами и оно само тебя найдёт. Он не знал, как поступили бы сверстники, но при этом понимал, что есть определённый распорядок дня, который нельзя нарушать.
Павлик достал большую кастрюлю, насыпал в неё отрубей, из оцинкованного короба, нарезал туда картошки с морковью, залил тёплой водой и пошел с ней в конюшню.
Лошадей Грачёвы не держали, но построенная ещё прадедом Марии небольшая конюшня, на три головы, имелась. Теперь её переоборудовали под копытных меньшего размера. Купили двух коз, назвали Белкой и Стрелкой, подселили к ним десяток безымянных куриц, одного петуха и законно стали считать себя деревенскими жителями.
В первые дни, когда мать уже не смогла ходить, и Павлику пришлось самому доить коз, Белка с заведомым упорством не хотела его к себе подпускать. Но потом, распухшее от молока и рвущее изнутри вымя, заставило её пересмотреть своё мнение «о чужих» и отношения наладились. Теперь каждый был занят своим делом – она жевала принесённый завтрак, он, сидя на маленьком деревянном стульчике, дёргал за сосцы, пуская струйки молока в пластмассовое ведёрко, предварительно накрыв его марлей.
4
Последняя в Егре старуха умерла почти сразу за предпоследней.
Собственно, как и обещала.
Это были две сморщенные близняшки – Люба и Надя, которые, на все вопросы о возрасте, кокетливо отвечали – «Ох, и не стыдно нас, молоденьких да непорочных девиц, такие вещи спрашивать?».
Лет пятьдесят назад одна из непорочных сестёр, в соответствии со своим именем, «перелюбила» треть мужского населения, за что их жены довольно таки сильно её поколотили, обрили и выгнали из деревни. Родня «гулящей бабы» была, может и против такого развития событий, но виду не показала. Другая сестра осталась при домочадцах, в тайне надеясь на скорое воссоединение, которое затянулось на тридцать восемь лет.
Бывает, не видишь год человека, встречаетесь, смотришь на него – всё тот же, всё так же, ан нет, забралась в него какая-то зараза инородная, не родная и понимаешь, что пред тобой чужой. Как не доказывай себе, как не убеждай, как не приводи доводы, как ни вспоминай прошлое – всё равно чужой.
А здесь – день на водочную «обтирку» и как небывало огромной временной дыры.
Одна с образованием швеи и венерологической болезнью, другая не умеющая читать и пережившая мужа с детьми. Одна пробовавшая все четыре сорта колбасы и видевшая в газете «Джоконду» Леонардо да Винчи, другая умеющая ловко потрошить свежепойманную рыбу и верящая во все суеверия, ходившие по деревне. Разные судьбы, разные жизни, но одно на двоих новоприобретённое счастье.
В тот день отец пришел домой поздно, уставший и злой на себя, за то, что заранее не подготовился. Пятилетней Павлик был отправлен спать, а он стал в подробностях рассказывать жене, как хоронил «последнюю».
Сёстры хоть и не особо торопились помирать, но всё же, хотели быть погребёнными по-человечески. Долго кандидата на ответственную должность искать не пришлось и в связи с отсутствием конкуренции, выбор пал на Сергея. Они вызвали его к себе, методом выкрика имени через пол деревни, объяснили, что да как, всучили оставшиеся деньги «на вдруг», да «на всякий случай» и пять коробок патронов, оставшихся от отца, а теперь без надобности валяющихся.