Выйдя из дома, стараясь быть незамеченным и захватив с собой лопату, Павлик направился за оград у. За ту её часть, куда обычно, за ненадобностью, не ходят, и которая вся заросла травой да лопухами.
Маньку нужно похоронить.
Но для начала, перед тем как за ней ползти, необходимо выкопать яму. Заранее. Чтоб потом при ней этого не делать и не смотреть в её осуждающие глаза.
Случайного душегуба уже давно кромсали угрызения совести, но всё же, страх разоблачения и ответственности, был сильней.
Лопата упорно отказывалась продираться сквозь сплетённые корни травы, больше чем на пять сантиметров. Как могильщик не старался, как не прыгал на ней, как не раскачивал из стороны в сторону, в надежде, что она их перерубит – всё было бесполезно. Все планы на большую, просторную яму, для героически погибшего животного, плавились на глазах, словно лицо «Богородицы» Альбрехта Дюрера, под влиянием выплеснутой кислоты серийного душевнобольного вандала Ханс-Иохима Больмана.
В итоге, после получасовой возни, Павлик имел в своём распоряжении небольшую, но все, же достаточно глубокую яму, годную лишь хомяков хоронить, а, ни как не кошку. Но выбора особо не было.
Вернувшись в дом, он обнаружил, что мамы нет – скорее всего, ушла пасти коз. Выглянул в окно – отец в огороде, чертыхаясь, выкорчёвывает пень от старой и недавно спиленной яблони. Значит, есть время, но сколько – неизвестно. Тянуть нельзя.
Открыв на кухне деревянную крышку, Павлик спустился в подпол и пополз. В первый раз, видимо в состоянии аффекта, он не особо ощутил весь путь, теперь же, все прелести были налицо. Тут тебе и нестерпимый запах Маньки, и маленькие, но очень больные камешки, и экскременты, в которые постоянно попадались под руки (как же он в прошлый раз умудрился ни разу не коснуться этих славных отходов жизнедеятельности?), и жуткая пыль, оседающая в носу и рту, и деревянные балки, специально предназначенные для удара головой. Но надо ползти и по возможности быстрее – родители могут зайти в любую минуту.
Вокруг ползущего шуршала темнота.
Ничего не видно, всё на ощупь.
Где же эта опора, за которую он её бросил?
Павлик растерялся – по его подсчётам и ощущениям, она уже давно должна быть тут. Мальчик, в панике, стал размахивать руками во всех плоскостях и направлениях, пытаясь найти искомую.
Удар.
Руку больно обожгло. Но радость от находки, тут же затмила все страдания, казавшиеся вечными, но на деле длившиеся не больше четырёх минут. Вот она – треклятая опора, значит и кошка где-то рядом. Павлик стал шарить по земле и, наконец, наткнулся на вожделенное тело, которое, по необъяснимым причинам, стало шевелиться под его ладонью.
Черви.
И тут Павлик заревел. От чувства содеянного, от обиды, от жалости к себе и от того, что его вырвало, прямо на свою одежду. Ему хотелось лечь, прямо тут, на землю, закрыть глаза и тихо уснуть, а проснуться уже не где-нибудь, а именно на своей кровати, чистым, незарёванным, счастливым и обнаружить в ногах, свернувшуюся мурлычущую Маньку.
Просто взять и лечь.
Это же так легко.
Просто закрыть глаза и уснуть.
Скрип входной двери.
Пол, а в данном случае потолок, сообщил Павлику «пренеприятное известие» – в дом вошли. Моментально забыв про все мечты и фантазии, он пополз обратно, стараясь успеть до того, как тот, кто сверху, попадёт на кухню.
Успел.
Вылезать наружу, сейчас нет смысла, так как зарёванный, грязный, в рвоте и кошачьих отходах, он представлял собой довольно жалкий вид. Поэтому, закрыв крышку изнутри, тот, для кого сегодняшний день тянулся уже неделю, стал ждать, сидя на лестнице.
9
Встав на табурет и открыв ящик над раковиной, Павлик достал три куска хозяйственного мыла.
Всё что есть.
Если этого в итоге не хватит, то и они окажутся бесполезно потраченными.
Зашел в комнату, где лежала мама, собрал в кучу все половики и стал натирать мылом пол. Сначала его движения были размашистыми, охватывающие большие области, но заметив, что кусок быстро иссякает, он понял – так продолжать нельзя. Встал с колен, сходил на улицу, принёс взятую в буржуйке головёшку и начертил ей две ровные (ну, почти ровные) линии-разметки, ведущие от дверного косяка к ножкам материнской кровати.