— Я долгое время не обращал внимания на едкие замечания брата в твой адрес, поскольку ты всегда засыпала только в моих объятиях. Но потом умер твой отец, и все изменилось. Ты была безутешна в своем горе и перестала подпускать меня к себе. Я безумно обижался, дорогая, поскольку ты в то же время продолжала шутить и любезничать с другими мужчинами.
— Но они не требовали от меня близости, — возразила Синтия. — Я могла бы спать с тобой в одной постели, но мне… — Она запнулась — слезы мешали ей говорить.
— Я все понимаю. — Рамон нежно погладил ее по волосам. — У тебя было достаточно других проблем, чтобы смириться с тем, что, как ты считала, я хотел от тебя.
— Ты всегда хотел от меня только секса, — с трудом прошептала Синтия. — Я постоянно видела в твоих глазах горячее желание, и мне…
— Ты ошибаешься, — пробормотал Рамон. — Это было не то, что ты думаешь, это было желание разделить твою печаль. А что касается секса, то я давал тебе то, что ты ждала, считая меня племенным жеребцом, не более того. Мои эмоции тебя никогда не интересовали. Я же хотел, чтобы ты любила меня.
Подобное Синтии не приходило в голову. Взволнованная, она отодвинулась от Рамона и села на кровати.
— Но я любила тебя! Как ты мог усомниться?! Я вычеркнула год из своей жизни, поскольку была уверена, что ты никогда больше не позволишь мне любить тебя!
Рамон потянулся к ней и крепко поцеловал. Синтия страстно ответила ему. Этим они сказали друг другу больше всяких слов, которые им стали не нужны. Их тела помнили былую нежность, и именно поэтому Синтия каждый раз остро реагировала на близость Рамона — память чувств оказалась сильнее памяти разума.
Рамон испытывал неземное наслаждение, остроту которому придавало то, что теперь он знал точно: сейчас задействовано не только тело Синтии, но и ее чувства. В пылу страсти он признавался ей в любви, и Синтия впитывала его признания каждой клеточкой своего тела.
— Если я снова сбегу от тебя, ты будешь меня искать? — совершенно серьезно спросила Синтия.
— Я всегда буду искать тебя.
Когда Синтия проснулась, Рамон стоял у кровати и протягивал ей два конверта, перевязанных нарядными ленточками.
— С праздником тебя. Ты, конечно, помнишь, какой сегодня день?
Ничего не понимающая Синтия хлопала ресницами.
— Извини, я забыла, — прошептала она, готовая расплакаться.
— Прими это от меня. Разверни сначала этот сверток, поскольку это подарок на нашу прошлую годовщину, который я так и не успел вручить тебе…
Синтия разорвала розовую ленточку и стала читать документ, пока слезы окончательно не заволокли ее глаза.
— К чему это? — всхлипнула она.
— Я оформил «Трамп» на твое имя сразу же, как только твой отец перевел его на меня, — с нежностью пояснил Рамон.
И в который раз Синтия удивила его своей непредсказуемостью. Ее глаза сверкнули, как у разъяренной кошки.
— Почему ты не сказал мне об этом раньше, покорно снося мои беспочвенные обвинения?! — вскричала она. — Теперь я чувствую себя дурой!
— Это тебе за то, что ты посмела сомневаться во мне. — И Рамон снова поцеловал ее в губы.
— А ты разве не сомневался во мне?
— Ну вот, опять ты за старое! Сегодня такой день! Открой же другой конверт.
Синтия с опаской развязала вторую ленточку и вскрыла пакет.
— Я не верю своим глазам! — выдохнула она, растерянно глядя на документ, удостоверяющий ее собственность на «Трентон».
— Теперь ты тоже состоятельная женщина, Синтия, разве нет? — с улыбкой сказал Рамон. — На самом деле «Трамп» всегда принадлежал тебе, как только твой отец подписал свой отказ от него. А «Трентон»… это как бы благодарность за все, что они для тебя сделали. И еще этим я прошу у тебя прощения.
— Рамон, я люблю тебя, я всегда любила тебя, только не понимала этого! — воскликнула Синтия, и слезы радости хлынули из ее прекрасных зеленых глаз.