Сегодня вечером, когда ребятишки смотрели телевизор, а жена на кухне варила кофе, Хеннесси каким-то образом очутился на пороге собственного дома — весь в испарине и с напряженными до предела нервами. Он знал, что люди то и дело сходят с ума без особых причин: субботними вечерами его не раз вызывали в бары, где ему приходилось усмирять таких вот красавцев, и все они потом изумленно хлопали глазами, сообразив, что натворили. Им хватало одного взгляда на собственные окровавленные руки, чтобы хлопнуться в обморок. Но с ним, Хеннесси, дело обстояло совершенно иначе. Он с самого детства мечтал стать полицейским, не столько из благоговения перед законом, сколько из любви к порядку. Ему нравилось знать, что его рубашки висят в шкафу слева, а каждую пятницу на ужин у них запеканка из тунца с рисом, пусть даже сам он предпочитал бифштекс. У него был уравновешенный характер, держался он с уверенностью человека, наделенного богатырской статью и располагающей внешностью, и редко принимал что-либо на свой счет. Это его обычно отряжали в начальную школу, когда нужно было рассказать малышам о правилах безопасности, потому что он выглядел как образцовый полицейский. Ему достаточно было только войти в класс, как ребятишки немедля умолкали.
В каком-то смысле все это осложняло Хеннесси жизнь — горячие головы легче выбивались в детективы. Они выделялись в толпе и сами искали неприятностей. Зато на Джо можно было положиться. У него хватало мудрости не спешить на вызов, когда в полицию поступала жалоба на собравшихся за школой подростков, и дать им последний шанс выбросить бутылки с недопитым пивом при виде его красной мигалки. У него хватало рассудительности действовать очень осторожно, когда он извлекал из подвала очередную пожилую даму, свалившуюся с лестницы. Потерявшиеся собаки подбегали на его свист, ребятишки без опаски давали ему руку, когда он переводил их через Харвейское шоссе на зеленый свет. Он внушал доверие и был доволен всем, чего достиг в жизни: собственным домом, двумя детьми, которые никогда не дерзили старшим, женой, которая в его глазах до сих пор оставалась красавицей.
Но все это время, еще даже до повышения, что- то было не так. Иногда он заранее знал, что вскоре случится некое происшествие: сидя в патрульной машине, он вдруг ощущал, как по загривку разбегаются мурашки, словно он только что прошел сквозь паутину, и Джо понимал — что-то будет. И не обычное сообщение по рации о том, что в его сторону направляются нарушители правил дорожного движения или где-то сработала пожарная сигнализация. Нет, все начиналось без предупреждения, когда воздух был вязким и неподвижным, когда он ехал по тенистой стороне улицы или пил кофе прямо за рулем, и ему, не имея времени даже подумать, приходилось выбрасывать стаканчик в окно, чтобы не облиться, срываясь с места. Такой случай произошел за несколько дней до того, как его повысили: какая-то женщина оставила коляску с ребенком у супермаркета, а коляска съехала с тротуара и покатилась по парковке, и если бы Хеннесси, выскочивший из патрульного автомобиля, не успел схватить ее, в нее непременно врезалась бы выруливавшая со стоянки машина. Джо бросило в пот, а мирно спавший младенец открыл глаза и с полным доверием воззрился на него. То же ощущение охватило его на следующий день в участке: обернувшись, Хеннесси увидел двоих полицейских, готовых наброситься друг на друга из-за пустяковой накладки в графике.
Это ощущение, это предчувствие или предвестие, или чем там оно было, всегда застигало Хеннесси врасплох и время от времени давало осечку. Он потирал загривок, ожидая, что вот-вот случится какая-нибудь неприятность: взорвется лампочка или завяжется драка — но ничего не происходило. Ребятишки лежали в своих постелях, Эллен слушала радио, а на него вдруг накатывало это покалывание, заставляя леденеть от ужаса в своем собственном доме, на своей собственной улице.
Сегодня это началось после полуночи. Они с Эллен спали на двух сдвинутых вместе кроватях, и у Хеннесси, который был слишком длинным для своего ложа, ноги всегда свисали. И все же проснулся он с ощущением, что совершенно затерялся в собственной постели. Он ведь так хотел повышения, он рвался к нему. Так почему же теперь чувствует себя таким опустошенным? Что гонит его во двор в этот час, когда фургон молочника выезжает на Кедровую улицу? Став детективом, он приобщился к вещам, о которых прежде и не подозревал. Нет, не к государственным тайнам — их он вполне мог бы узнать и в бытность патрульным, для этого достаточно было не пропускать мимо ушей слухи и читать сводки, но он понял, что не желает ничего знать про определенного рода преступления. Теперь он не занимался больше десятидолларовыми штрафами за превышение скорости или подростковыми сборищами, теперь в его ведении находились куда более грязные дела. И именно это выгнало его из дома, когда соседи мирно посапывали в своих постелях: ему необходимо было верить, что люди все равно могут спать спокойно, не запирая ни окон, ни дверей.