— Давай, — шептал он Джеймсу, когда они оставались вдвоем. — Ударь меня.
Но малыш только задирал Билли рубашку на животе и щекотал его, так что Билли приходилось наносить себе удары самому, не забыв предварительно напрячь мышцы живота.
— Бо-бо! — жалобно произносил Джеймс, глядя, как Билли занимается самоизбиением.
У него просто не оставалось иного выхода, кроме как вырабатывать нечувствительность. Большинство одноклассников игнорировали его, но небольшая группка, возглавляемая Стиви Хеннесси, до сих пор не давала ему проходу. Он улавливал их мысли за миг до того, как они нападали на него сзади. Они дергали его за рубаху, пока она не рвалась по швам, они плевали ему на голову и на плечи. С каждым разом мучители Билли становились все изобретательней: то запихивали его блокнот в мусорное ведро, то рвали домашнюю работу, то черными чернилами выводили «Врежь мне» на спине белой рубахи, то лили молоко за шиворот, так что ему весь день приходилось сидеть в луже теплого молока, а учительница, проходя мимо парты, всякий раз морщилась от запаха.
Они знали, что мать забирает его из школы, и после звонка с последнего урока старались держаться подальше. Вот почему пятнадцатого января Билли куда меньше расстроился, получив табель с отметками «неудовлетворительно» по всем предметам, за исключением чистописания, чем когда узнал, что с занятий их отпустят в полдень. Все утро в горле у него стоял ком. Когда он подошел к шкафчику за курткой и резиновыми сапогами, его оглушили их мысли о том, что они собирались с ним сделать. Он засунул табель за пояс вельветовых брюк и нарочито медленно принялся натягивать перчатки и наматывать шарф, пытаясь протянуть время в отчаянной надежде, что про него забудут.
Школьные автобусы начали разъезжаться, оставляя после себя клубы сизоватого выхлопа. От дыхания в прозрачном морозном воздухе повисали облачка белесого пара. Когда Билли наконец вышел из школы и свернул на улицу Мимозы, она была пустынна, если не считать стайки первоклассниц. Билли свернул на Кедровую, и тут в его сознание просочились первые обрывки недобрых замыслов. «Я заломлю ему руки за спину». Он огляделся, но никого не увидел — ни воробья, ни кошки. Билли постоял на углу, зажав блокнот под мышкой, в своей низко надвинутой на лоб вязаной шапочке. Но выбора у него не оставалось, и он двинулся вперед; невозможно стать невидимкой на пустой улице с облетевшими кустами и черными, голыми деревьями по обочинам.
Они выскочили из-за почтового ящика, когда пути назад уже не было. Впереди стоял Стиви Хеннесси, по бокам от него — еще двое, Марти Лефферт и Ричи Миллс, такие же бугаи, как Стиви. Все трое ухмылялись, держа в руках булыжники. Билли на миг замер, а потом совершил нечто немыслимое. Он развернулся и бросился бежать, уронив блокнот на асфальт. В спину ему немедленно полетели камни.
Первый булыжник попал в него, когда он сворачивал на Кипарисовую. Второй — когда он мчался по дорожке к дому, мимо которого никогда прежде не проходил. Он подбежал к двери и забарабанил в нее кулаком.
— Откройте! — услышал он собственный крик.
Он продолжал барабанить в дверь, но никто не вышел, а его преследователи были уже совсем близко. Третий камень угодил ему в шею, и Билли почувствовал, как потекла кровь. Он выскочил на задний двор и, перескочив сетчатую изгородь, очутился во дворе соседнего дома, выходившего на Кедровую. Это был участок Стиви Хеннесси, и как только Билли понял, где оказался, он помчался так быстро, как не бегал никогда в жизни. На одном дыхании он перелетел улицу, забежал к себе во двор и остановился, тяжело дыша, чтобы оценить ущерб. Он стащил с себя куртку и запихнул ее под голые ветви какого-то куста, свисавшие до самой земли, ладонями утер кровь с шеи, и тут до него донеслись голоса его преследователей. Ему оставалось либо забиться в подвальное окошко, где обосновалось семейство мышей, либо войти в дом, и он юркнул в боковую дверь.