Порой посреди ночи Джеки просыпался от стука в окно.
— Там никого нет, дружище, — шепотом убеждал он себя, но, взглянув за стекло, видел в темноте пса, который стоял и прислушивался к чему-то, склонив голову набок.
Джеки поклялся себе, что станет еще лучше. Когда кто-то сдавал в мастерскую машину, он отвозил клиента на работу, а вечером приезжал за ним. Возвращая машину из починки, он заботился о том, чтобы все пепельницы были вытряхнуты, а лобовое и заднее стекла вымыты. В самую первую неделю мая, когда почки на ветвях кленов казались то желтыми, то зелеными, смотря под каким углом падал свет, Джеки отнес свою черную кожанку в подвал и отправился в магазин за синим костюмом, в точности таким же, в какой на Пасху облачался Святой. Из магазина он зашел к парикмахеру, и отец, увидев его коротко подстриженным, одобрительно и удивленно кивнул. Они почти не разговаривали, работая бок о бок на заправке, но им и не нужны были разговоры. Каждое утро Джеки заваривал в алюминиевом кофейнике кофе, а каждый вечер, перед закрытием, подметал гараж и офис. Дни текли размеренным, не требующим обсуждения порядком, который нарушался лишь по субботам, когда на бензоколонке появлялся Эйс. Большую часть времени младший качал бензин и периодически заглядывал в офис, чтобы разменять крупную купюру, однако всякий раз, когда он показывался в гараже, Джеки не мог работать. Он чувствовал на себе взгляд брата, в голову ему начинали лезть мысли о призраках и дурной крови, у него все валилось из рук, он портил работу и принимался вполголоса чертыхаться, что в последнее время было совершенно ему не свойственно.
В один субботний майский день, когда цвела глициния, а ветви сирени на заднем дворе были усыпаны тугими нежно-лиловыми бутонами, Джеки понял, что больше не может. Взгляд Эйса жег ему спину, и он, оторвавшись от карбюратора, который перебирал, рявкнул:
— А ну хватит!
Эйс продолжал сверлить его взглядом, Джеки поднялся, схватил брата за грудки и прижал его к стене.
— Прекрати на меня пялиться! — заорал он.
Тот продолжал смотреть на Джеки в упор, и на лице у него играла удовлетворенная ухмылка, как будто старший брат только что оправдал его мнение. Эйс не пытался дать отпор, но его пес, лежавший в тени бензоколонки, немедленно бросился хозяину на выручку и, остановившись перед Джеки, зашелся неистовым лаем.
— Пшел вон, — процедил Джеки, но Руди принялся кружить возле братьев, с каждым кругом подступая все ближе.
Джеки отпустил Эйса и попятился, но пес продолжал кружить, пытаясь ухватить противника за штанину зубами.
— Эй! — в панике вскрикнул тот.
Эйс невозмутимо наблюдал за братом.
— Убери своего придурочного пса! — рявкнул Джеки.
— Руди, — позвал подросток.
Пес прекратил лаять и подошел к хозяину, не прекращая рычать и не сводя глаз со своего врага. Едва тот попытался сделать шаг, как пес снова двинулся вперед, залившись лаем, и Джеки закричал:
— Да чтоб тебя!
Эйс посмотрел на него, взял Руди за ошейник.
— Я же сказал тебе, я изменился! — крикнул Джеки, — Но ты не желаешь дать мне ни единого шанса!
На пороге гаража показался Святой.
— Довольно с меня твоих выходок, — произнес он.
Братья, как по команде, обернулись, не зная, кому адресована эта реплика, каждый надеялся, что брату, не ему.
— Ты, — сказал Святой, обращаясь к Эйсу, — Уведи отсюда пса и не приводи больше.
— Батя, — севшим голосом произнес Эйс, у него было такое ощущение, будто ему ударили под дых.
— Мы не можем держать в доме злобного пса, — приговорил Святой, — Это опасно.
— В нашем доме есть кое-кто поопасней.
— Хватит, — оборвал его Святой.
— Батя, — повторил Эйс, уже умоляющим тоном, — На чьей ты стороне?
— Ни на чьей, — отрезал Святой, но смотрел он на Джеки, и, быть может, потому, что его отец и брат стриглись у одного и того же парикмахера и носили одинаковые спецовки, по спине у Эйса пробежал холодок.