Косец из Олуха тоже не получился. Травы он больше мял и топтал, чем скашивал. Все время отвлекался то на найденное в траве гнездо куропатки, то на выскочившего оттуда же очумелого зайца и выбивался из стройного ряда косцов.
Мельник обрадовался было такому помощнику, ворочавшему мешки с зерном и мукой, будто пушинки. Но по природной своей неуклюжести вскоре один мешок Олух порвал, запорошив мукой и себя, и мельника. Зрелище его до того заворожило, что он немедленно вспорол и вытряс второй мешок. Белоснежная мучная пыль, поднимаемая поземкой сквозняком, холмиками устилала мельницу изнутри, никак не сочетаясь со стремительно багровеющим лицом мельника.
Карьера каменотеса (а уж в каменоломне, мнил дед Богдан, новому знакомому самое место) тоже не задалась. Нет, долбить камень Олуху очень даже понравилось. Здесь ничего нельзя было сломать, напротив, именно ломать и надо было. Было куда приложить всю свою силу. Но даже долбить камень надо с умом. В его отсутствии немудрено уронить каменюку на ногу, или кто-нибудь уронит ее на тебя. Олух справился сам и теперь, хромая, ковылял за путешественниками.
Спутники совсем приуныли. Отделаться от Олуха не было никакой возможности. Избавление пришло откуда не ждали.
Бить баклуши – дело нехитрое. Коли себе чурбачки на деревянные заготовки, из которых впоследствии будут вырезаны всевозможные деревянные изделия для домашнего обихода: ложки, скалки и прочее. Олуха процесс заворожил. Он будто заранее видел, сколько ложек выйдет из той или иной чурочки, сколько деревянных свистулек или колотушек для мокрого белья.
Бригада тунеядцев, бившая баклуши на опушке леса, быстро обучила Олуха премудростям своего ремесла и предоставила полную свободу действий. Олух полностью погрузился в процесс. Он нашел свое призвание.
Глава 9.
Город начинался внезапно. Только что были трава, деревья, птицы и бабочки, как внезапно они сменились мусором, помоями, мухами и тараканами. Только что стеной стояли заросли ежевики, как вдруг кончились, и путники уперлись в самую натуральную стену, сложенную из холодного серого камня. Непритязательные камнеломки упорно лезли вверх, цепляясь липкими усиками за трещины в камне, и даже умудрялись цвести меленькими беленькими цветочками, согреваясь днем на солнце.
Небо над столицей было серым, как мышиный хвост, изрядно закопченным и каким-то склизким на вид, будто замызганная половая тряпка, брошенная у порога. На таком небе не были видны ни радуга днем, ни звезды ночью. Солнце висело в небе тусклой серебряной монеткой и изо всех сил пыталось протолкнуть лучи через эту сумрачную дымку.
Городским воздухом дышать было нельзя. Ну по крайней мере с непривычки. Он был густым и духовитым, словно наваристая похлебка. Казалось, его можно резать ножом. Но варились в этой похлебке отнюдь не морковка, картошка и лук, а рыбьи потроха, содержимое ночных горшков, вонючие лохмотья, нестиранная носки, гнилые зубы, дохлые кошки и прочие ингредиенты, столь же неприглядные и неаппетитные. Можете себе представить, каково количество грязных носков и рыбьих потрохов в огромном городе?
Запахи никуда не исчезали. Изливаясь из выплеснутых помоев, они начинали собственную жизнь, витая в воздухе тонкими струйками, обдавая прохожих залпами, окутывая облаками целые улицы. Постепенно они смешивались и превращались в нечто и вовсе невообразимое, и только самый острый нюх мог различить их составляющие.
Город изобиловал заборами. Да не маленькими нарядными декоративными оградками высотой по колено и выкрашенными белой краской. А прочными каменными стенам высотой в полтора человеческих роста, нередко утыканными сверху острыми осколками стекла. За такими стенами горожане чувствовали себя именно так, как и должны, – как за каменной стеной. Столица все-таки. И столица не только для рабочего люда, торговцев, девиц на выданье и начинающих поэтов, но и для жулья и ворья всех мастей.
Помимо заборов город во множестве заполонили почтовые ящики всех форм и размеров. Они украшали входные двери в каждой лавке, трактире, доходном доме и даже казарме городской стражи и никогда не пустовали. Приезжему могло показаться, что горожане непрерывно пишут друг другу письма по поводу и без. Это было не так. Горожане почтовые ящики ненавидели и с радостью использовали бы их содержимое для растопки каминов, если бы это не было чревато большими неприятностями.