Иван насупился.
Дед же уже поймал за полу другого торговца, оживленно рассматривая его товар. Висевший на шее у мужика лоток был завален издающими резкий неприятный запах кругляшами бурого цвета. Были они разного размера, и к каждому приделана металлическая цепочка.
«Что это?» – брезгливо сморщил нос Аристарх.
«Как что? Это же в каждую бочку затычка. Универсальная,» – восторженно пояснил дед.
«Затычка не может быть в каждую бочку,» – разумно возразил внук. –«Она должна подходить по размеру.»
«Любая другая, деревянная там, или пробковая, действительно должна. А эта, сделанная из смолы редкого резинового дерева, – мягкая, но упругая, в любую дырку вставляется и там расправляется. А чтобы вынуть ее, вот, цепочка есть. В хозяйстве вещь незаменимая.»
«Брать будете?» – скучающе спросил торговец.
«А в какую цену?» – деловито уточнил дед Богдан.
«Пять монет.»
Дед аж застонал от досады. Именно столько у него и оставалось на все житье-бытье. Крайне удрученный, он отступил. Торговец, смерив компанию презрительным взглядом, повернулся к ним спиной и ушел.
А мимо уже продирался следующий. Весь его товар умещался в небольшом ящичке со стеклянной крышкой.
«Сверчки певучии,
мелодии плакучии.
К шесткам приучены.
Сны навлекают.
С шестков не сбегают.»
В ящичке его прыгали, ударяясь о стеклянную крышку, две дюжины коричневых сверчков.
«Смешинки задорные,
Веселые и звонкие.
Ребятам покупайте,
Скучать не давайте.»
Прилавок, заставленный разнокалиберными пузатыми склянками, окружали гомонящие дети. В каждой банке бился маленький огонек. Хозяйка прилавка заговорщицким шепотом просчитала: «Один, два, три! Лови!» и открыла одну из склянок. Из него выпорхнула похожая на пушистое семя одуванчика смешинка и, медленно кружа, стала опускаться вниз.
«Ко мне! Ко мне! Лети сюда!» – хором закричали дети, подпрыгивая и широко открывая рты. Смешинка легким перышком покружила у детей над головами и неожиданно спикировала в рот стоявшей чуть поодаль Груше. Девушка робко хихикнула, прикрыв рот рукой, а потом безудержно расхохоталась. Смех оказался заразителен. Через минуту хохотала уже вся толпа у прилавка. Может ли быть лучшая реклама для товара?
«Вот бы нам мешок этих самых смешинок да несколько дней назад,» – мечтательно сказал Аристарх. – «А то придумали, людям рты зашивать.»
Следующая лавка была полна утробного рычания, грозного урчания и отчаянных завываний. Продавались в ней коты. Как и положено – в мешках. Зверюги дикие, зубастые и клыкастые, готовые вцепиться в любого. Ловили этих диких тварей в лесах, а покупали, не заглядывая в мешок, иначе удерут. Новые хозяева запирали котов в амбарах и погребах, чтобы никогда уже не выпустить. И не было охотников на крыс лучше.
Два сапога – пара
Отдаются не даром.
Не белыми нитками шиты.
Железом подбиты.
Зазывалки носились по рынку подобно стрижам. В одно ухо влетали, в другое вылетали.
Лучшие книжки,
Веселые раскраски:
«Бред сивой кобылы» и
«Бабушкины сказки».
Пусть настоящие птицы облетали городское небо – вонючую клоаку стороной, газетные утки парили над городом вольготно. Шныряя между струйками дыма горящих очагов, миазмов городских сортиров и капельками утренних и вечерних туманов, они летали низко, чуть не над головами прохожих. Стоило какому-нибудь прохожему лишь поднять руку, как в ней немедленно оказывалась свежая утка. Долго газетные утки не жили – желтели, мокли, ветшали и распадались в прах. Но смену им каждый день приходили новые.
Лавку колдуна горожане боязливо обходили стороной, украдкой заглядывая в окна. Колдуну Терентию было скучно. Продажи не шли совсем. Чего нельзя было сказать о его заклятом враге – лекаре Дорофее, чья лавка располагалась как раз напротив. Люди то и дело сновали туда-сюда, хлопая дверьми. Отчасти из озорства, отчасти рекламируя товар, Терентий высунулся за прилавок и пустил прохожему пыль в глаза. Светящаяся таинственным изумрудом (чисто декоративный эффект, на колдовские свойства не влияющий) легчайшая пыль взметнулась с его ладони, когда он дунул, и осыпала голову бедолаги. И прохожий тут же увидел мир другими глазами. Спутница его – носатая, костистая барышня в дырявом переднике мгновенно преобразилась в волоокую чаровницу из тех, что берут за любезность никак не менее десяти монет. А сам он – в бравого капитана городской стражи с залихватски подкрученными вверх усам и пронзительным нагловатым взглядом. Девицы от таких млели.
Морок был недолгим. Изумрудная пыль рассеялась. Носатая барышня ткнула парня острым кулачком в спину и он, проморгавшись, понуро побрел вслед за ней.