Уложив пузырек со снадобьем в деревянный ящик, он засыпал его свежими опилками, заколотил крышку маленькими гвоздиками и лишь после этого вручил покупку бабке.
Та бережно приняла ящичек и тут же упрятала его куда-то на дно своей необъятной корзинки, с легкостью подхватила ее и направилась к выходу.
«А деньги?» – изумленно завопил ей вслед лекарь.
«Ой, запамятовала,» – спохватилась бабка. Отвязала от ножки табуретки козу, вручила со словами «Манька моя дороже десяти монет будет» лекарю конец веревки и удалилась.
Оторопевший от такой наглости Дорофей взирал на мирно жующую тканый цветастый половичок козу. Дед и внук давились от хохота, всеми силами стараясь скрыть это от лекаря. Да чуть не подавились им насмерть, когда в лавку вошел следующий пациент. Это был черт.
Черти из своих Тихих омутов вылезали редко. Настолько редко, что Богдан впервые на своем веку видел его своими глазами. На берегу их не больно то и ждали, побаивались.
Черт был, как ему и полагается, черный, заросший жестким волосом, похожим на свиную щетину, из которого на голове торчали два маленьких рожка. Он был в грязных, воняющих тиной лохмотьях, одну из своих ног со свиным копытцем тащил волоком, опираясь на палку. Крепкое копыто было свернуто набок. Нога над ним опухла и багровела, точно спелый помидор. Вместе с угрюмым чертом вошло зловоние, будто от дикого зверя, разом перебив дух вишневого компота.
Черт доковылял до табуретки, сел и вытянул больную ногу. Дед и внук невольно сдвинулись в сторону. Дорофей, которому черта видеть доводилось тоже впервые, от ужаса не мог сдвинуться с места. Коза на нового пациента не обратила ни малейшего внимания. Но стоило нечисти взглянуть на него из-под косматых бровей, как лекарь отмер и робкими шажками приблизился к пациенту. Не решаясь прикоснуться, он осмотрел чертову ногу со всех сторон и заключил заискивающе: «Сломана будет. На место поставить надобно и прочно зафиксировать.»
Черт молчал, но смотрел красноречиво. Дорофей засуетился. Приволок ворох чистых тряпиц, нарезанных полосами, разбавил водой и замесил наилучшей глины. Но к чертовой ноге прикоснуться никак не решался. Но стоило черту вновь насупить косматые брови, взялся за ногу и решительно потянул.
Черт пережил экзекуцию стоически, не издав ни единого звука. Зато у лекаря, а заодно и у Богдана с внуком, сердца ушли в пятки, да там и тряслись как зайцы.
Дорофей уселся на пол и принялся бинтовать ногу тряпицами, обмазывая каждый слой быстро застывающей глиной. Закончив, подтащил маленькую низкую жаровню и разжег огонь, дабы глина скорее схватилась. Не прошло и получаса, как глиняный сапожок затвердел. Черт, по-прежнему не проронивший ни слова, поднялся и опираясь на костыль поковылял к двери. Откуда-то из лохмотьев выпал золотой и глухо звякнул об пол. Только когда дверь за незваным гостем захлопнулась, по лавке пронесся вздох облегчения.
«Ишь ты, и черт, оказывается, может сломать ногу,» – задумчиво проговорил дед Богдан. – «Где это, интересно, он шастает. Вот так, наверное, Слово из Тихого омута на свет снова и вынырнуло.»
Спавший было румянец Дорофея начал возвращаться.
«Часто к Вам заглядывают такие необычные пациенты?» – завел светскую беседу дед.
«Упаси меня от такой напасти,» – открестился лекарь, пробуя на зуб подобранную монету. – «Такой пациент всех остальных распугает.»
«А часто ли черти в столицу захаживают?» – продолжал любопытствовать настырный дед.
«Бывает,» – важно ответил Дорофей.
«А по какой такой надобности?»
«Кто же их чертову надобность разберет,» – флегматично заметил лекарь. – «Говорят, клады черти лучше всех ищут, зарытые, утопленные – все одно, и по этому случаю Лев 16 их и привечает.»
Дед и внук переглянулись. Догадка оказалась верной.
«А лечить их как?» – сыпал вопросами дед. – «Неужто как людей? А коли вылечить не сумеете, то сильно ли они гневаются? Небось и стражу звать приходится? Не жидковаты ли они против рогатых?»
А в это время Аристарх и Терентий уже взломали хлипкий замок на задней двери лекарской лавки и стараясь не шуметь шурудили по углам в поисках короба вранья.
Глава 15.
После неудачи с лекарем товарищи немного приуныли. Как было бы просто, если бы потерянное Слово нашлось в закромах Дорофея! Но закон подлости на то и закон подлости. Разумеется, Антипово Слово оказалось именно в последнем коробе вранья. А в том, что достался Дорофею преобладал всякий мусор: данное самой себе на куске желтовато-серого, крошащегося, словно песочное печенье, песчаника обещание некоей Сластены Патоковны сладостей более не есть или хотя бы уменьшить количество потребляемых пряников до килограмма в день (недолго ему осталось, скоро само в песок рассыплется); изъеденный древоточцами деревянный обрубок – слово, данное безвестным мореходом, что коли он вернется с последнего мокрого дела в целости, найти себе занятие на суше; несколько нарушенных клятв в вечной любви (часто встречающийся мусор, позабытый и позаброшенный) и прочее по мелочи.