«Никак нельзя.»
«Так пусть назад возьмет и дело с концом,» – пожал плечами Советчик. – «Материальная компенсация недовольным позволит уладить дело без ущерба репутации. Как показывает мой опыт честь стоит недорого. Бесчестье обходится значительно дороже. Пусть давший слово разыщет его и прилюдно возьмет обратно.»
На этом аудиенция была окончена. Потеряв интерес к посетителям, Советчик махнул рукой в сторону двери.
***
Товарищи вновь сгрудились вокруг стола. Позеленевший шар колдовского Слова тускло отблескивал в свете свечи.
«Ну давай, чего медлишь?» – поторопил колдуна Аристарх.
«Чего давай?» – огрызнулся тот. – «Не на пожар бежим. Ну как неверно что сделаем. Маяться потом до конца жизни.»
«Да чего ж тут можно неверно сделать? Сказано: взять в руки и публично забрать слово обратно.»
Колдун сердито засопел, обтер руки о штаны и бережно взял в руки шар.
«Я, колдун Терентий Кособрюхов, беру назад свое Слово, данное двадцать лет назад э … по ошибке, исполнить любое желание всякого, им владеющего.»
С минуту ничего не происходило, так что собравшиеся уже начали тревожно переглядываться. Потом с шара осыпалась на пол зеленая пыль. Терентий потер шар ладонью, и с него облетели уже целые хлопья. На глазах шар потерял последний блеск, посерел, потрескался и рассыпался в труху, неприглядной кучкой осыпавшейся на пол.
«Сработало!» – воскликнула Груша. – «Надо найти батюшку.»
Глава 20.
Безвыходных положений не бывает. Но если вы не видите выхода из сложившейся ситуации, поздравляю, Вы в него все же попали!
Для тех горожан, кто не мог найти выхода из безвыходной финансовой ситуации, столица предоставляла много возможностей.
Банкроты могли прогореть, вылететь в трубу или оказаться у разбитого корыта.
Прогоревший неудачник должен был кинуть в костер, разводимый специально для этой цели на городской площади раз в месяц, оставшееся имущество (зачастую это бывала лишь дыра в кармане да вошь на аркане), показывая обществу, что гол, как сокол. После чего официально считался банкротом, с которого взятки гладки. Костровым же постоянно приходилось подкладывать в огонь казенные дрова, имущества должников не хватало. И это неудивительно. Люди, у которых еще осталось хоть какое-то имущество, предпочитали оказаться у разбитого корыта.
Деревянное корыто, емкое и вместительное, дабы неудачник мог поместиться туда со всем своим семейством, стояло у городских ворот. Всякий входящий в столицу мог своими глазами сразу увидеть банкротов, с которыми дел вести не стоило. Для самого неудачника приятного было, конечно, мало – сидеть в допотопном корыте на виду у всего города в окружении потешающихся насмешников. Позор на его седую голову и все такое. Но все же это было лучше, чем третий из возможных вариантов заявить о своей финансовой несостоятельности.
Вылететь в трубу уже давно не рисковал никто. Хотя дело было мгновенное. Вылетел, писцы записали и все. Дело сделано. Не нужно торчать целый день в разбитом корыте или выворачивать карманы у костра на потеху праздношатающейся публике. Но ни у кого из должников не доставало отваги (или отчаяния) влезть в трубу – жерло огромной пушки и вылететь оттуда вместо чугунного ядра при выстреле. По дошедшим до современников сведениям попытки вылететь в трубу в прошлом часто приводили к печальным последствиям. Банкроты лишались не только честного имени, но зачастую и жизни. Одним словом, эта возможность спросом не пользовалась. В дуле ржавевшей без дела на городской стене пушки жила важная птица – филин.
Путешественники, поиздержавшиеся донельзя, хмуро разглядывали разбитое корыто. Массивное, стоявшее на возвышении и открытое всем ветрам, дождям и жаркому солнцу, оно потемнело и растрескалось от времени. Самая большая трещина пролегала в аккурат по центру днища, грозя развалить в скорости корыто надвое. Пока же в нее стекала дождевая вода. Сейчас в корыте томился маэстро-цирюльник Аким Гребенкин. Бизнес его по стрижке и бритью долгое время катился ни шатко, ни валко, но в конце концов приказал долго жить по причине того, что стриг Аким всех под одну гребенку. И если кавалеры особо не возражали, то дамы ни в какую не желали ходить одинаково причесанными. Разнесли о мастере дурную славу и пустили его по миру своей капризностью.
Аким Гребенкин воспринимал неудачу стоически. Глядя в ручное зеркало на длинной ручке, он расчесывал свои изящные усики специально для того предназначенной щеточкой и критически оглядывал пробивающуюся щетину. Несмотря на банкротство, мастер был как всегда элегантен, щеголеват, его ботинки были начищены до зеркального блеска, а манишка белоснежной. Неудивительно, что Аким Гребенкин выбрал разбитое корыто, ведь в костер пришлось бы бросить и щеточку для усов, и ручное зеркало с костяной ручкой, и набор инструментов для стрижки и бритья. А с ними расставаться мастер не спешил, планируя продолжить карьеру в другом городе, провинциальном, с менее взыскательной публикой.