Бенжи вписался в этот странный круговорот материи почти как же органично, как жёлтый кленовый лист вписывается в осенний пейзаж. Самому ему нравилось думать, что органичность эта была следствием отсутствия у него психики, как одного из главных человеческих недостатков: он ничего не хотел, никого не ждал, никуда не стремился и сам себе казался выпущенной из кулака синицей.
Так прошёл месяц.
А в самом начале декабря Хосе пропал - внезапно и даже таинственно. Бенжи обнаружил пропажу, можно сказать, случайно. Просто однажды утром, когда он сполз с восходом с покатой крыши ангара, его встретила тишина.
Переживать Бенжи не переживал, искать тоже особенно не искал, он просто встретил три свежеприбывших грузовика и так и остался на заднем дворе с енотами до самого вечера. Вечером, когда пришли морфы, Бенжи заикнулся было про старика, но оба гостя только качали головами и так ничего и не объяснили.
Целую неделю Бенжи прожил на территории заводика в одиночестве и неведении, после чего собрался, в том смысле, что, сидя у розетки, дождался, пока аккумуляторы пискнут 'over', и ушёл вдоль побережья на север.
Внешних задач ему никто не ставил, от внутренних он не так давно отказался сам. Это бесцельное путешествие пешком на север по безлюдному берегу океана рождало в нём странное смутное чувство, которое гнало его, как приближающиеся морозы гонят перелётных птиц - всё дальше и дальше.
Когда заряд его стал заканчиваться, он просто сел у огромного серого валуна и наконец-то впустил в свою голову мысль о том, что при условии того, что Ая за ним не наблюдает, вся эта эскапада с побегом от реальности и отключением батарей рано или поздно превратится в запланированное самоубийство.
Радецкий.
***
Дождило. Радецкий сидел на палубе своего баркаса, и носом у него шла кровь. Он сидел, запрокинув голову со светлыми дредами назад, и капли дождя катились по его лицу, размазывая струйки крови по подбородку.
Из воздуха за его спиной бесшумно материализовался маленький мальчик со светлыми, почти белыми волосами.
- Они говорят, что всё, что у тебя есть, это ты сам, - сказал мальчик, садясь на палубу рядом с Радецким. - Но это не так. На самом деле у тебя есть мир. Есть всё. Ты сам - инструмент для понимания.
- Ты учить меня пришёл? - не опуская задранной головы, поинтересовался Радецкий. - Нет такой необходимости. Не трудись.
- Но ты же плачешь.
- Было бы здорово, если бы кое-кто не лез, куда не следует, - сказал Радецкий.
- А куда не следует? - серьёзно спросил мальчик.
Радецкий опустил голову, вытер рукой подбородок и впервые посмотрел на мальчика. Сверху вниз.
- Она разбила тебе нос, - сказал мальчик.
Радецкий пожевал заросшую рыжей щетиной нижнюю губу и ничего не ответил.
- Я не ожидал от неё такого, - спустя несколько минут снова начал мальчик, глядя на то, как Радецкий внимательно и молча изучает дощатую палубу под собой, и голос у него был безмятежный, по-детски нежный и звонкий, как хрустальный колокольчик. - Хотя, конечно, ожидать вообще глупо.
- Всё глупо, - равнодушно согласился Радецкий. - И это тоже.
Мальчик сморщил маленькое кукольное личико, словно собираясь заплакать за компанию с сидящим рядом человеком, но потом по этому личику прошла рябь, и оно снова разгладилось.
- Не обижайся на неё, - тем же хрустальным голосом сказал он.
Радецкий снова запрокинул голову назад.
- Слушай, - сказал он. - Отстань, а? Отстаньте от меня все.
Мальчик в ответ сердито поджал губы, но не двинулся с места. Он сложил вместе ладошки, засунул их между коленок и всё то время, пока Радецкий, задрав голову к дождящему небу, молчал, сидел рядом и терпеливо ждал.
Радецкий ещё какое-то время не двигался и, наконец, сдался.
- Ну, что тебе от меня надо?! - зло закричал он, вскакивая и вытирая лицо мятой полой своей холщёвой куртки. - Что вам всем от меня надо?!
- Я знаю одно место, - безмятежно сказал мальчик. - Пойдёшь со мной?
Радецкий открыл было рот, потом закрыл его и закрыл красное перекошенное лицо руками.
- Чёрт с тобой, - всё ещё не отнимая рук от лица, согласился он.
А, открыв глаза, обнаружил, что вокруг - ночь.
Мальчик так уверенно торопился вперёд, словно бывал здесь каждый день, и Радецкому больше ничего не оставалось, как только поспешить следом. Мальчик долго петлял между каких-то тёмных деревьев с остроконечными кронами, а Радецкий почти бежал за ним и думал, что если морф уронил настоящее не в то место, в которое хотел, то либо он не настоящий морф, либо хотел он чего-то совершенно другого.
Наконец мальчик радостно воскликнул, нырнул куда-то в тёмное на тёмном, и Радецкий оказался перед тонированной стеклянной дверью. Он толкнул её и шагнул внутрь, чуть не налетев на своего провожатого.
Бар 'Седьмое небо'.
***
Это был самый настоящий бар - сумрачный, многолюдный, с висящим в воздухе острым сладковатым запахом и с вывеской, на которой синим по чёрному было выведено 'Седьмое небо', и за синими буквами дрожали и переливались красные тени.
Люди стояли у стен, сидели за столиками, жевали, говорили, пили что-то, и над всем этим с тёмного потолка свисали огромные, тёмные, похожие на канделябры генераторы стабильности.
- 'Седьмое небо' - забавное место, - сказал мальчик. - Я ни разу так и не смог попасть прямо сюда. Эти штуки мешают, - и он махнул рукой в сторону грозно нависших над головами посетителей 'канделябров'.
Бармен за стойкой был чуть старше самого Радецкого. Он был одет в узкое неоновое боди, а его лысая голова была вся испещрена мелкими синими иероглифами, на которых лежала ажурная оранжевая сеточка телепата.
- Две порции этой вашей синей бурды, сеть и столик у окна, - басом сказал бармену мальчик. - Нам обоим есть восемнадцать.
Бармен молча взглянул сперва на него, потом на Радецкого, словно пытаясь по росту прикинуть возраст, потом не спеша соорудил перед собой два узких высоких стакана с ярко-синей жидкостью и кивнул на столик, за которым сидел, отвернувшись к окну, какой-то старик.
- Свободных нет, есть вот такой.
Провожатый Радецкого кивнул, достал из кармашка маленький жёлтый шарик, и шарик перекочевал к бармену.
Мальчик забрал один из стаканов и пошёл к столику. Радецкий взял второй стакан и, считая всё оплаченным, двинулся было за ним, но бармен схватил его за рукав.
- Эй! - ухмыльнулся он. - А сеть? - и протянул на руке маленький оранжевый комочек.
Комочек пошевелился, выставил вперёд тонкие паучьи ножки, и по спине у Радецкого пробежал холодок.
- Бери, бери, - гоготнул бармен. - В игру вступает невидимое.
Радецкий на секунду замешкался, и этой секунды хватило на то, чтобы паучок успел скатиться с одной руки и просеменить на другую. Он был тёплый и дрожал, как живой.