Мальчик тем временем успел забраться на пустой стул рядом со стариком. Столик был низкий, но мальчик был так мал, что ноги его болтались в воздухе, не доставая до пола.
Радецкий сел и поставил перед мальчиком второй стакан.
- Я не морф, - сказал он. - Я не пью.
И аккуратно положил на середину стола оранжевый комочек.
- Ты не морф, - согласился мальчик, наклонился слегка и... синяя жидкость, видимо, имела такой специфический вкус, что вместо того, чтобы проглотить то, что он пригубил, он с отвращением выплюнул всё обратно в стакан и даже вытер язык рукавом.
- О, чёрт! По-моему, я сегодня тоже не пью.
И шмыгнул носом. Пучок оранжевых ножек на столе перед ним расправился и теперь трясся мелкой дрожью, как в лихорадке. Мальчик протянул руку и осторожно погладил его.
- Мы тоже хотим...
- Я заметил, - перебил его Радецкий. - Я вообще внимательный и многое понимаю. Особенно, если кто-то даёт себе труд объяснить. Все чего-то хотят.
- Слушай, - сказал мальчик. - Ну, что ты всё время брыкаешься, как сумасшедший?
Радецкий посмотрел на него исподлобья и на этот раз ничего не ответил.
- Я вообще подозреваю, что все желания сводятся к одному нехитрому общему знаменателю, - продолжал мальчик. - И знаменатель этот так смахивает на ноль, что ни о каком результате деления и речь не идёт. Вне зависимости от того, кого приводить - тебя, меня или вечность.
- Чёрта с два, - подал голос старик. Нос его был красным, одет он был в видавшую виды зелёную куртку с потрёпанными обшлагами, и, глядя на него, Радецкий подумал, что зря согласился на это нелепое предложение.
- Чёрта с два, - повторил старик, и стало видно, что он не пьян, как на мгновение показалось, а трезв. Только расстроен. - Чёрта с два. Люди намного проще приводятся ко всяким безобразным вещам. И вовсе не потому, что глупы, а потому что совместимы.
- Остынь, Хосе, - сказал мальчик.
- Я холоден, - поджал губы старик.
- Твой андроид тоже ушёл. И почти умудрился угробиться, - сказал мальчик.
- Слушай и ты, сынок, - старик обвёл заскорузлой рукой окружающий сумрак, потом бессильно махнул ею и остановил взгляд на Радецком. - Ты про Бенжи? Пусть идёт. Пусть хоть его не преследуют призраки обязательств.
- Бенжи? - не удержался Радецкий. - Где он?
- Э, нет, - усмехнулся морф. - Ты немного забегаешь вперёд.
***
Баркас его по-прежнему колыхался у южной оконечности Каркасса. Оставленный морфом Радецкий взобрался на влажную от росы палубу, сел по-турецки, достал из кармана мятой рубашки дрожащий оранжевый комочек и всё то время, пока восхитительное создание медленно расправляло тонкие трепещущие лапки, смотрел на него, не отрываясь.
Когда оно кольнуло его в затылок, он зажмурился, а открыв глаза, обнаружил, что мир вокруг приобрёл завершённую кристальную ясность.
ГЛАВА 3.
Бенжи.
***
Бенжи открыл глаза и оказался лицом к лицу со склонившейся над ним Аей.
- На золотом крыльце сидели мишки Гамми, Том и Джерри, Скрудж МакДак и три утёнка, выходи, ты будешь Понка, - сказал он, глядя в большие зелёные глаза, опушённые рыжими ресницами. - Я и не знал, что электроника тоже подвержена галлюцинациям.
- Ты ненормальный, - сказала Ая.
- Не понятно, относительно какой нормы ты наблюдаешь отклонение, - уклончиво ответил андроид. Он моргнул, пошевелил пальцами, определяя по степени координации движений заряд батарей, и так и остался сидеть на песке. - Если бы я был человеком, я бы сказал, что устал. Или что у меня депрессия.
Камень, у которого он сидел, вдруг показался ему грузом, опущенным на его плечи.
- Ненормальный, - сказала Ая. - Дурак, каких надо ещё поискать.
- Наверное, тут я должен был бы спросить, быстро ли ты меня нашла? - он усмехнулся. - Ты быстро меня нашла?
Ая опустилась на песок и молча пнула андроида в его терракотовый бок.
- Драться с неживыми предметами - это невроз, солнышко, - сказал он. - Наверное, будь ты человеком, тут уже ты должна была бы спросить, специально ли я это делаю. Но ты же не человек, ты - вершина эволюции материи. Ты и сама знаешь ответ.
Ая молчала.
- А я вот не знаю, - вздохнул андроид. - Иногда мне кажется, что чем больше живых существ завязано друг на друга, тем сложнее поступить специально. Я не понимаю, как вы вообще умудряетесь не свихнуться.
- А мы...
Договорить она не успела: песок, на котором они сидели, вдруг зашевелился, пополз как живой, и Бенжи без особого удивления обнаружил, что сидит на ветровом стекле собственного закопанного в песок челнока.
- Ты... - начал было он...
- Это не я!
- ... сводишь меня с ума.
- Это не я! - на этот раз шёпотом сказала Ая. - Это Радецкий!
- И он тоже, - кивнул Бенжи и - как с новогодней ледяной горки - соскользнул вниз с растущего из песка орбитера.
***
- Я ничего не понимаю, - говорила Ая торчащим из-под приборной панели ногам копающегося в проводах андроида. - Радецкий - и вдруг реализат! Нет, не то, чтобы это было плохо или невозможно...
Бенжи осторожно шёл своей узкопалой ручкой вдоль впаянных между гондолой и наружной обшивкой гроздьев микроскопических клемм и, поскольку говорить ему было нечего, молчал.
- Всё к этому шло, - продолжала тем временем Ая. Лицо у неё было сердитое, красное и всё в пятнах - словно новые возможности Радецкого привели к появлению трещины в самом базисе мироздания. - И что теперь делать?
Ждать, пока небо не рухнет тебе на голову, подумал Бенжи. Он дошёл пальцами до края последнего клеммника, проверил конечный зажим и попятился назад, вылезая.
- Не знаю, кому из нас троих больше нужно это корыто, - сказал он, выбравшись окончательно. - Но оно в порядке.
Он пнул ногой валяющуюся на полу противоперегрузочную пару и мимо Аи вышел из гондолы наружу. Солнце играло, отражаясь от алюминиевых боков орбитера, и по небу плыли редкие прозрачные облака. Ни то, ни другое Бенжи решил не сохранять. Мир его внезапно схлопнулся до размеров острой мимолётной мысли о собственной обречённости болтаться до конца своих дней по бессмысленной орбите вокруг Аи и Радецкого. И орбита эта ещё только должна была быть определена.
Он вернулся в гондолу и нашёл Аю сидящей на краешке одного из пассажирских кресел и размазывающей по щекам злые слёзы.
- Ну, хорошо, - сказал андроид. - Где он?
Радецкий.
***
Когда двери 'Седьмого неба' съехались у него за спиной, Радецкий прищурился.
В баре по-прежнему было сумрачно и дымно. Старый Хосе сидел у того же самого окна и, казалось, ничуть не удивился. Радецкий снова опустился за столик напротив старика, только на этот раз выражение его лица больше напоминало выражение лица морфа.
Бармен с наколотыми на лысой голове иероглифами усмехнулся ему сквозь дымку, как старому знакомому, и вопросительно взмахнул поднятой над головой рукой с выставленными двумя пальцами.
Нет, покачал в ответ головой Радецкий.
- Я знал, что ты вернёшься, - сказал Хосе. - Это было написано на лице твоего... - он заколебался, подыскивая слово, - ... друга. Если он, конечно, тебе друг. Где он, кстати?