Комната была полна людей, в основном мужчин, и это были веселые мужчины. Некоторые бросали кости или играли в другие игры. Кто-то занимался перетягиванием рук. Почти все пили, обменивались шутками, и раскаты хохота сотрясали столы.
Смех для Дженнсен звучал как оскорбление. В ее мире не было места радости. И не могло быть!..
Минувшая неделя осталась в памяти неким смутным пятном. Или прошло уже больше, чем неделя? Дженнсен не могла точно вспомнить, как долго длилось их путешествие. Да и какое это имело значение?
Дженнсен была непривычна к обществу. Люди для нее всегда представляли опасность. Группы людей вызывали тревогу – тем более посетители таверны, шумящие, пьющие, играющие в азартные игры. Заметив ее, стоявшую у стены, они тут же забыли шутки и перестали кидать кости. Встретив устремленные на нее пристальные взгляды, Дженнсен снова надела капюшон плаща, спрятав густые кудри. Этого движения хватило, чтобы посетители таверны снова занялись каждый своим делом.
Рыжие волосы Дженнсен притягивали взгляды людей как магнитом, особенно тех, кто был суеверным. Рыжие волосы встречались достаточно редко, так что сразу вызывали подозрение. Люди начинали тревожиться, не обладает ли рыжеволосая девушка даром. А может быть, она и вовсе колдунья?..
Дженнсен, встречаясь с людьми глазами, использовала их страхи. Раньше такое поведение было ей защитой и зачастую лучшей, чем нож.
После того как посетители таверны отвернулись от нее, возвратившись к напиткам и игре в кости, девушка снова посмотрела в сторону стойки. Коренастая хозяйка таверны разглядывала ее, Дженнсен.
Впрочем, женщина тут же перевела глаза на Себастьяна. Тот задал ей еще один вопрос. Хозяйка склонилась ближе. За несмолкаемым рокотом разговоров, шуток, заключаемых пари, веселых здравиц, проклятий и смеха Дженнсен не слышала их беседу. Себастьян кивнул в ответ на слова женщины, которые та сказала ему едва ли не в ухо. Потом она показала пальцем поверх своих гостей, явно указывая направление.
Себастьян выпрямился, вытащил из кармана монету и положил ее на стойку. Взяв монету, хозяйка выдала ему ключ. Себастьян взял ключ со стойки, протертой бессчетным количеством кружек и рук, поднес ко рту свою кружку и явно пожелал женщине удачи.
Подойдя к краю стойки, он склонился к Дженнсен так, чтобы она могла его услышать, и жестом показал на кружку:
– Уверены, что вам не хочется выпить?
Дженнсен отрицательно помотала головой. Себастьян перевел взгляд на посетителей таверны. Те опять занимались своими делами.
– Хорошо, что вы опять надели капюшон. Увидев ваши волосы, хозяйка словно онемела. А потом язык у нее развязался.
– Хозяйка ее знает? Она все еще живет здесь, в Греттоне, как говорила мама?
Себастьян сделал большой глоток, наблюдая, как катящийся кубик принес победителю кучу громких поздравлений.
– Хозяйка рассказала мне, где ее найти.
– А комнаты удалось снять?
– Только одну. – Себастьян сделал еще один большой глоток и увидел ее реакцию. – Да оно и лучше на всякий случай быть вместе. Я думаю, вдвоем мы будем в большей безопасности.
– Я бы предпочла спать с Бетти. – Поняв как это прозвучало, Дженнсен смущенно отвела взгляд и добавила: – Чем в таверне, я имею в виду. В месте, где так много людей, мне бы лучше быть одной. Я бы чувствовала себя в лесу в большей безопасности, чем здесь, в помещении. Я не имела в виду...
– Я понимаю, что вы имели в виду. – В голубых глазах Себастьяна пряталась улыбка. – Вам пойдет на пользу поспать в помещении. Ночь будет тяжелой. А Бетти совсем неплохо в конюшне.
Человек, содержавший конюшню, был немного удивлен, когда его попросили принять на ночь козу, но лошадям соседство козы нравилось, и он согласился.
В ту, самую первую ночь Бетти, наверное, спасла им жизнь. Себастьян бы со своей лихорадкой, по крайней мере, точно не выжил...
Но Дженнсен нашла сухое место под выступом скалы. В нише оказалось достаточно места для всех. Потом Дженнсен нарезала и набросала еловых ветвей, чтобы холод камня не лишил их остатков тепла. Спутника Дженнсен уложила на ветки, легла рядом сама и уложила Бетти. В результате коза закрывала доступ холоду и давала им тепло, и у них получилась сухая теплая постель...
Дженнсен постаралась в ту ночь не думать о несчастьях. Она даже почувствовала облегчение, когда Себастьян сумел заснуть. К утру в его болезни наступил кризис.
Но наступившее утро стало первым в новой безрадостной жизни без матери.
Не один день Дженнсен преследовала мысль о том, что она оставила тело матери, что мать оказалась брошенной. Ужасающая кровавая схватка возвращалась к Дженнсен в кошмарах. Днем она то и дело принималась рыдать, и сердце ее разрывалось от муки. Жизнь казалось пустой и бессмысленной.
Однако они сумели спастись. Инстинктивное стремление к жизни – как и понимание, что мать пожертвовала собой ради дочери, – заставляли Дженнсен держаться. Временами она жалела, что так труслива, что не может принять смерть и единым махом покончить со всем этим. Но ужас от того, что ее преследуют, заставлял девушку передвигать ноги. И тем не менее приходили иногда мгновения, когда она чувствовала совершенно яростную жажду жить и желание не допустить, чтобы все жертвы матери оказались напрасными...
– Нам надо поужинать, – сказал Себастьян. – У них есть телячье жаркое. А потом, может быть, вам лучше выспаться в теплой постели, а уж потом встретиться со своей старой знакомой. Пока вы будете спать, я покараулю.
Дженнсен покачала головой:
– Нет. Давайте навестим ее сейчас. Мы сможем выспаться позже.
Она видела, как люди ели густое жаркое из деревянных мисок, но ее совсем не привлекала мысль о еде.
Себастьян внимательно посмотрел спутнице в лицо и понял, что ее не отговорить от принятого решения. Тогда он осушил кружку и поставил ее на стойку:
– Это недалеко. Мы как раз в нужном районе города.
На улице в наступающих сумерках Дженнсен спросила:
– Почему вы решили остановиться здесь, в этой таверне? Были ведь более приятные места, и люди там не выглядели такими... грубыми.
Голубые глаза Себастьяна ощупали здание, темные дверные проемы, аллеи, а пальцы коснулись плаща на уровне рукояти меча – это давало уверенность в своих силах.
– Грубая толпа задает меньше вопросов. Особенно таких, на которые мы не хотим отвечать.
Он казался Дженнсен человеком, который привык избегать всяческих вопросов о себе.
Девушка ступала вдоль узкой канавы по замерзшей колее, следуя к дому женщины, которую едва помнила. Она упорно цеплялась за надежду, что эта женщина поможет ей. По-видимому, у матери были веские причины не ходить больше к этой женщине, но Дженнсен ничего не приходило в голову, кроме желания найти у нее помощь.
А помощь Дженнсен была необходима. Судя по тому, что пятеро врагов мертвы, следует предположить, что преследователей было, по крайней мере, два квода. Это означало, что за ней все еще охотятся трое убийц. А может быть, и больше. И даже если сейчас охотников на нее поблизости нет, то скоро они наверняка появятся.
Им тогда удалось бежать из дома по тайной тропе – видимо, солдаты не знали о ней, – и таким образом они с Себастьяном временно успели уйти на безопасное расстояние. Дождь, наверное, сделал и доброе дело, смыв следы. Возможно, они спаслись и им ничего больше не грозит. Но преследовал Дженнсен сам лорд Рал, а значит, не менее возможным было и то, что убийцы мистическим образом, шаг за шагом, приближаются к ней. После кровавого столкновения в своем доме Дженнсен ощущала ужас от одной только мысли, что это может повториться...
На пустынном перекрестке Себастьян указал направо:
– Вот эта улочка.
Они проходили мимо темных домов, у которых не было окон и которые, по-видимому, вполне могли использоваться как склады. Похоже, никто на этой улице не жил. Скоро дома остались позади. Деревья, безлистые от жестоких ветров, словно сбились впереди в кучу.
– Судя по словам хозяйки, – сказал Себастьян, – дом находится там, у той группы деревьев.
Дорога выглядела так, словно ею почти не пользовались. Слабый свет из отдаленного окна едва пробивался сквозь голые ветви дуба и ольхи. Свет вовсе не выглядел радушным приглашением – скорее как свет тлеющего костра, советующий неосторожному путнику держаться подальше.