Эмили скептически слушала, пока Ник излагал все это, а затем высказалась:
— Не уверена, что могу представить тебя в роли сержанта полиции. Либо ты сидишь наверху с Фальконе, либо патрулируешь улицы с Джанни. Впрочем, полагаю, лишние деньги нам не помешают.
Так уже не раз бывало, что ему приходилось принимать решения, которые вступали в противоречие с собственными желаниями и приводили к постоянным внутренним конфликтам, — так всегда бывает с любым честолюбивым, но совестливым полицейским, с энтузиазмом относящимся к работе. Какую часть жизни отдать профессии и работе и какую тем, кого любишь?
Коста нашел ответ на этот вопрос восемь недель назад, когда Эмили составила ему компанию и они вместе посетили дорогой лондонский ресторан в Уэст-Энде. Это произошло по завершении его последней встречи с представителями Национальной галереи на Трафальгарской площади. Девушка уже год жила в его доме на окраине Рима. Настанет лето, и у нее будут все необходимые документы, чтобы получить работу младшего сотрудника в каком-нибудь архитектурном бюро.
И вот в тот вечер, сидя за столом, заставленным самыми дорогими и самыми невкусными блюдами, какие он когда-либо едал, Ник Коста наконец принял решение. Спутница уже не раз высказывала свое неудовольствие — и удивленным взглядом, и словами: «Ты вообще итальянец или кто?»
Этим летом, наверное, в июне или в первой половине июля — в зависимости от того, сколько родственников Эмили вознамерится прилететь из Штатов, — они отпразднуют свадьбу; это будет гражданская церемония, за которой последует прием около дома на виа Аппиа. А где-то в конце июля — приблизительно 24-го, если врачи не ошибаются — у них будет ребенок. Эмили сейчас на седьмой или восьмой неделе беременности — вполне достаточно, чтобы сообщить всем о грядущих изменениях, которые созревали очень медленно, росли, как младенец, свернувшийся плотным и незаметным клубочком в ее пока еще плоском животе. Так он и развивается, обретая форму, размеры, чтобы в итоге превратиться в нечто одновременно простое и бесконечно сложное, вполне земное, но и волшебное. А когда они станут отцом и матерью, твердил себе Ник, вот тогда начнут жить по-настоящему. Именно это агент собирался сообщить всем собравшимся в гостиной Лео Фальконе, после того, как они с Эмили объявили о своем решении, но обнаружил, что его слова тонут в веселом шуме.
Фальконе прохромал в кухню, возбужденно бормоча что-то насчет бутылки хорошего марочного шампанского — настоящего шампанского, не просто какого-нибудь приличного prosecco[11], — которую он держал именно ради такого случая. Рафаэла хлопотала, сервируя стол все новыми блюдами. Тереза Лупо осыпала обоих поцелуями, и при этом казалось, что она вот-вот заплачет или ударится в истерику — а может, и то и другое, — а потом бросилась помогать Рафаэле доставать бокалы.
А огромный Джанни Перони просто стоял в сторонке, приклеив на обветренное лицо широченную глупую ухмылку, затем повернулся в сторону удаляющейся в кухню Терезы и заметил:
— А что я тебе говорил…
Эмили, по-прежнему сидевшая рядом с Костой, была немного удивлена шумихой и суетой. Она положила голову на плечо жениха и прошептала:
— Такое впечатление, что в этой стране в последнее время свадеб вообще не было, а?
— Кажется, не было, — тихонько ответил Коста, а потом несколько театральным жестом заключил ее в объятия и поцеловал.
Дикон отстранилась и рассмеялась, увидев перед собой частокол рук, протягивающих бокалы с вином и разные блюда.
— Теперь это будет продолжаться вечно — так, что ли? — заикаясь, произнесла она и вместо бокала с вином взяла себе с минералкой.
— Вечно! — подтвердил Джанни Перони. И начал произносить тост, весьма многословный, столь трогательный и смешной, что Коста с трудом убедил себя, что это проделано экспромтом, без долгих и многочисленных репетиций.
ГЛАВА 4
Пино Габриэлли оказался в то утро не единственным церковным смотрителем в Риме, кто получил неожиданный сюрприз. Через полчаса после того, как бывший архитектор открыл двери маленькой белой церкви в районе Прати, Орнелла ди Бенедетто остановилась перед запертой на цепь с замком дверью полуразрушенной и всеми забытой развалины, которая когда-то была церковью Успения Святой Марии, и попыталась определить, что именно тут выглядит не так. Простой ответ на этот вопрос — кто-то побывал внутри — представлялся ей слишком нелепым, чтобы выразить его словами.