Валерий Алексеев
Седьмое желание
Левка шел по солнечной стороне улицы и искал двадцать пять рублей. Собственно, «искал» не то слово: просто брел себе потихонечку, глядя под ноги и насвистывая какой-то пиратский мотив. А в глазах у него так и стояла твердая прозрачная бумажка: вот она лежит у края тротуара, вздрагивает от ветра и полыхает фиолетовым огнем. Люди переступают через нее, принимая, должно быть, за обрывок промокашки, но Левка не переступит, уж будьте здоровы, Левка всегда начеку.
Зачем ему нужны были двадцать пять рублей, сказать трудно. Только если уж человек дошел до жизни такой, что ходит по улице и подбирает крупные банкноты, значит, на душе у этого человека неважно.
На двадцать пять рублей можно купить много: во-первых, польские техасы с заклепками, во-вторых, перочинный нож и элегантную лупу в футляре, в-третьих, часы, в-четвертых, авторучку, в-пятых, китайский фонарь, а что останется — пойдет на ленинградское мороженое.
Левка остановился, с нежностью помечтал о фонаре и техасах и снова побрел вперед.
Под мышкой у него торчал дневник, до того истрепанный и потертый, что обложкой своей похож был на старый валенок. А в дневнике на сорок восьмой странице извивалась написанная бледными чернилами фраза: «Уважаемая Анна Матвеевна. Настоятельно прошу на днях зайти в школу для серьезной беседы…» На этом месте с пера химички сорвалась неприличная клякса. Чернила в химическом кабинете охотно вступали в реакцию с азотной кислотой. Они вспучивались и жизнерадостно лезли фиолетовой шапкой на стол, оставляя в чернильнице лишь пюре нейтрального цвета.
Но сегодня на лабораторной Левка решил оторваться от этого проверенного варианта и слил в одну плошку все попавшиеся под руку реактивы. Результаты превзошли все ожидания. Левка запихнул плошку в ящик стола и притих. Видимо, в столе была бумага, потому что вдруг потянуло дымком, и Клара Марковна поставила вопрос ребром: хочет ли Левка поджечь весь этаж или ограничиться химическим кабинетом? Левка искренне хотел ограничиться, он сунул руки в стол и зашуровал там что было мочи. Но тогда дым повалил, как из кочегарки, и Левка схлопотал единицу за дежурство и еще единицу за лабораторную работу. А пока он подсчитывал, сколько пятерок ему надо получить, чтобы нейтрализовать сегодняшнюю добычу, химичка принесла ему дневник со своим автографом на добрую память.
И вообще целый день неприятности сыпались на Левку, как консервные банки в мусоропроводе. После уроков он задержался в подъезде, поджидая Лариску, и, когда она появилась, тонкая, черноглазая, в своем темно-красном платье, вдруг какой-то хмель ударил Левке в голову. В общем, он хотел слегка ее обнять, за что и получил хорошую оплеуху.
Глазищи у Лариски стали огромные, как у сибирского котенка.
— Хочешь еще, хочешь еще? — быстро предложила она, и Левке показалось, что она смеется, но Лариска только так красиво злилась.
— Что, другим можно, а мне нельзя? — миролюбиво заметил он.
И в ответ Лариска залепила ему еще одну оплеуху. Так они стояли в темных дверях и смотрели друг на друга: Левка — недоумевающе, Лариска — сердито и весело, даже с любопытством,
— А второй раз за что? — деловито поинтересовался Левик.
— А это за то, что есть какая-то разница между тобой и другими. Понятно?
— Ага, — ответил Левик и, попятившись, спиной открыл тяжелую парадную дверь.
— Иди, чего стоишь, — сказал Левик, и Лариска, дернув тонким плечом, прошла мимо него совсем близко — так близко, что Левке как будто плеснули на сердце кипятком.
— Знаешь что?
Лариска обернулась.
— Ты красивая, — сам не зная зачем, сказал
— Дурак, — задумчиво ответила Лариска и, постояв чуть-чуть, ушла.
Скажем прямо, била она неумело, растопырив пальцы, и не столько щека горела, сколько жгло Левки глаза.
«Вот и все, — подумал Левка, — и нет уже убежища в личной жизни». Фраза эта получилась красивая. еще долго она пела в ушах.
Под влиянием жизненных катастроф в голову всегда лезут философские мысли. «Хорошо в июле месяце в дачной местности повеситься…» Это было первое, что пришло на ум. Впрочем, строки были не Левкины, писать стихи он не любил, ему больше нравились мотоциклы, да и вешаться Левка не собирался.
«Ну, ты, субчик в техасах с китайским фонарем, — сказал себе Левка. — Дать бы тебе волю, наворотил бы ты дел. Вот были бы у тебя три желания… то есть не три желания, а три возможности их реализовать. Переустроил бы ты мир? Вне сомнения. Первое — чтоб в школе было все в порядке, второе — чтобы деньги нашлись, и третье — чтобы Лариска не злилась. И все в мире встало бы на свои места. А как спокойно можно было бы идти домой! Есть же на свете беззаботные люди. Вот этот урод, например. Во дает, долговязый черт! Семнадцать узлов, не меньше. А ну-ка, обгоним его по малой дорожке.