Я произвела в голове нехитрые вычисления и получила сумму, не достигающую даже ста долларов.
Подавленная несправедливостью мироустройства, я выползла на улицу, залитую весенним солнцем, словно одуванчиковым вареньем, и занялась поиском ответа на гамлетовское «быть или не быть?», пока возглас жизнерадостного подростка не отвлек меня от горьких раздумий.
В последний раз обменявшись взглядом со своим отражением, я продолжила свой путь к метро. Нельзя сказать, чтобы мне полегчало, скорее, наоборот — на меня накатила такая хандра, что я едва сдерживалась, чтобы не завыть.
Неудачи с поисками работы были противными, но безобидными цветочками по сравнению с другими моими проблемами. Ягодками же — ядовитыми, как мышьяк, стрихнин и синильная кислота, вместе взятые, была моя личная жизнь. Точнее сказать, ее полное и абсолютное отсутствие. Интереса ради я попыталась припомнить свой последний страстный поцелуй с мужчиной. Память услужливо нарисовала вечеринку двухмесячной давности и молодого человека, которого я с тех пор не видела. Молодой человек был ужасно симпатичен и столь же пьян. Целоваться с ним было приятно, но, к сожалению, я не наделена даром предвидения: знала бы, что больше с ним не встречусь, ни за что не стала бы его целовать, даже больше — взяла бы что-нибудь увесистое, например двухлитровую бутылку «Спрайта», и хорошенько двинула бы по его хмельной голове. Но, с другой стороны, такая жестокость была бы несправедливой: этот закончившийся ничем поцелуй все равно был в сто раз лучше, чем ухаживания всяческих зануд и страшилищ, подразумевающие — бр-р-р!!! — долгие серьезные отношения и глубокие искренние чувства.
С хмурым видом изучая схему метрополитена и слегка покачиваясь в такт движению поезда, я пыталась как можно разумнее спланировать остаток дня. На сегодня у меня было назначено еще одно собеседование, так что возвращение домой откладывалось. Я решила, что прогулка по Москве прольет бальзам на душевные раны, нанесенные предыдущим собеседованием в частности и всей проклятой жизнью в целом. Оставалось только уточнить маршрут.
Выбор пал на станцию «Пушкинская». Очутившись снова на поверхности, я купила в «Русском бистро» пару пирожков и, перейдя проезжую часть, поплелась по Тверскому бульвару в сторону памятника Тимирязеву. Меланхолия владела мною безраздельно, словно силы тьмы дартмурскими болотами. «Какого черта?.. — размышляла я, но закончить эту глубокую философскую мысль мне не удавалось, и я начинала заново: — Какого черта?..»
Поглощенная этими неплодотворными умственными усилиями, я медленно брела по бульвару, скользя рассеянным взглядом по немногочисленным прохожим. Бородатый бомж, женщина с коляской, старушка с длинной рыжей таксой на коротком поводке и невысокого роста мужчина в красном берете и длинном черном пальто… Справа и слева, за рядами деревьев, летели автомобили, жизнь шла своим чередом, а я шла по бульвару куда-то мимо жизни.
Вид гигантского, загаженного голубями Тимирязева отчего-то привел меня в чувство. Я поняла, что увязла в хандре по самые уши и дальнейшее погружение может оказаться для меня гибельным. Необходимость каких-нибудь жизнеутверждающих действий стала очевидной. Самым несложным и доступным из всех была покупка чего-нибудь милого и приятного. Чего-нибудь…
— Ага! — осененная идеей, воскликнула я и уже через семь минут входила туда, где надеялась найти то самое милое и приятное, что могло бы хоть ненадолго примирить меня с жизнью, — в маленький магазинчик в середине Никитского бульвара.
Крошечная комнатка, пропахшая курительными благовониями, была битком набита всяческими предметами, по преимуществу восточного происхождения: таинственно улыбающиеся Будды — бронзовые, отполированные до блеска, и деревянные, покрытые темно-красным лаком, шелковые ширмы, расшитые сценами из жизни средневековой Японии и Китая, шкатулки, покрытые прихотливой резьбой, веера, огромные фарфоровые вазы, мечи, кимоно, бамбуковые циновки и множество других вещей, названия и назначения которых я даже не знала. Между оконными рамами висела картина, где были изображены белый тигр и зеленый дракон. Был здесь и маленький прилавок с витриной, на которой было разложено то, за чем я сюда и явилась, — украшения, цены на которые в отличие от цен на прочий товар были вполне приемлемыми, а иногда даже удивительно низкими.
К прилавку я и направилась, не тратя времени на красивый и стимулирующий воображение, но безумно дорогой антиквариат.