Делая восемьдесят узлов, вертолет быстро догнал корабль. Вскоре Ливайн спросил второго пилота.
— Ну что, видишь номер?
— Сейчас… Нет, номера не вижу… Никакого номера нет, а есть какая-то картинка. Да, точно. Вроде как огромный цветок, — затем после паузы Таиров крикнул: — Господи, они целятся в нас. Там сотня зениток, никак не меньше.
— Не может быть, — крикнул ему Ливайн.
Внезапно поднялся фейерверк — зенитки начали обстрел вертолета.
— Стреляют! — крикнул второй пилот. — Сматываемся!
Ливайн в ужасе смотрел, как весь левый борт корабля стал изрыгать пламя. Казалось, десятки вулканчиков по команде стали извергать огнедышащую лаву. Эти огненные потоки устремились к вертолету, словно желая поскорее поглотить его.
Объятый паникой Ливайн молниеносно прибавил газу, рванул ручку вправо, дернул вверх рукоятку шага винта и дал правую педаль. Вертолет задрал нос кверху. Угол атаки несущего винта увеличился, отчего НН—52 рванулся ввысь, словно испуганная птица. Но шансов на спасение у него не было. Ослепительная вспышка, грохот — и на голову лейтенанта упала панель с передатчиком. Он был еще в сознании, когда в лицо ему брызнули плексиглас и обломки рычагов управления. Лейтенант Соломон Ливайн успел лишь коротко вскрикнуть, и затем новый снаряд разорвал его в клочья, забрызгав энсина Тайрона Джонса кровью, осколками ребер, кусками легких. Другие снаряды пробили фюзеляж, уничтожили задний винт. Вертолет 1465 Береговой охраны США, кувыркаясь, рухнул в море.
Даже во сне Пороху Россу не давали покоя двигатели «Спарты». «Работают плавно, несмотря на старые поршни, чудеса!.. — вертелось у него в голове. — Прямо как турбины… Прямо как турбины…» Затем сквозь гул машинного отделения он услышал до боли знакомый голос: «Капитан! Капитан! Капитан! Не умирайте! Не умирайте, как все остальные».
Росс открыл глаза. Он лежал на спине, и над ним маячило искаженное болью лицо матроса Тодда Эдмундсона, причем и голова, и шея были все в бинтах.
— Где мы, Тодд? — спросил его Росс.
— Вы мне не поверите, капитан!..
— Сейчас я поверю чему угодно.
— На авианосце. Он нас подобрал. Я уже решил, что вы тоже погибли…
— Слава Богу, вроде бы, нет, — пробормотал Росс, принимая сидячее положение и морщась от судорог в спине и плечах. Он быстро окинул взором спартанскую обстановку каюты — две койки, два маленьких шкафчика, умывальник, зеркало, динамик, светильник на потолке в проволочной оплетке, а также медные часы, показывавшие десять. К его удивлению, его форма была высушена и выглажена, на рукавах сверкали по четыре золотых нашивки.
— Десять часов? — удивленно проговорил он, показывая на часы. — Но это какая-то чушь, Тодд. Сколько же я, черт возьми, проспал?!
— Двадцать четыре часа, сэр. Сейчас третье декабря. Вы не дали мне замерзнуть, капитан, но я решил, что вы сами погибли. С вами все в порядке, капитан?
— Вроде бы.
— Тогда крепитесь.
— Крепиться? Это еще почему?
— Мы с вами на авианосце.
— Хорошо…
— Нет, капитан, ничего тут хорошего нет.
— Почему?
— Мы на японском авианосце.
— Этого не может быть, — отрезал Росс, поднимаясь с кровати. — У японцев нет авианосцев. — Он подошел к железной двери и начал барабанить по ней двумя кулаками.
Дверь отворилась, и вошел невысокий японский моряк в зеленой форме и бескозырке, нахлобученной на глаза. Хотя в его черных волосах не было и намека на седину, морщины на лице свидетельствовали о том, что ему уже немало лет. Он похлопал по пистолету в кобуре, а затем рукой показал на койки и поднес палец к губам.
Он вышел, закрыв за собой дверь, и Росс с Эдмундсоном вернулись на свои койки. Они недоуменно переглянулись. Какое-то время в каюте стояла тишина, нарушаемая лишь гулом корабельных двигателей и посвистыванием вентиляторов. Затем Эдмундсон сказал:
— Неужели это все происходит на самом деле, капитан?
— Нет, конечно, — отозвался Росс. — Похоже, у нас с тобой коллективная галлюцинация. Может, какой-то подлец подсыпал нам в суп ЛСД или мы просто умерли? Или умер я один, а ты мне примерещился? И вообще все это часть ада…
Неожиданно распахнулась дверь, и в каюту вошли двое японских офицеров. Они были в безукоризненно пригнанной синей форме, на боку у каждого висело по кривому мечу. Оба были маленького роста, кареглазые, а лица их были изборождены морщинами. Один был скрючен, словно сосна на морском берегу, второй держался прямо. Оба двигались как-то скованно.
— Встать, немытые варвары! — рявкнул тот, что держался прямо, на безукоризненном английском языке. Американцы медленно поднялись, недоверчиво глядя на говорившего. — Я Сатору Хирата, капитан второго ранга японского императорского военно-морского флота, а это капитан второго ранга Масао Кавамото.
— Нет никакого японского императорского флота, — глухо проговорил Порох Росс. Зрачки его глаз расширились, он почувствовал, как у него кружится голова. Что за безумный корабль, что за странные маленькие человечки, называющие себя офицерами императорского флота? Живые они или просто тени прошлого.
— Тихо! — Пронзительный голос Кавамото обжигал, как плеть, гулко разносясь эхом в пустой комнате. Затем этот скрюченный гном из мультфильма показал на дверь со словами: — Сюда. Адмирал Фудзита желает поговорить с вами.
Когда все четверо вышли из каюты, Росс понял, что они находятся на галерейной палубе, где обычно располагаются флагманский отсек, капитанские апартаменты, а также помещения для дежурных летных экипажей. Как это было принято на авианосцах старых моделей, эта палуба тянулась через всю надстройку, располагаясь между взлетно-посадочной и ангарной палубами корабля.
К четверке присоединились еще два дюжих матроса, по всей видимости для охраны. Росс смотрел вниз и удивлялся: он никогда до этого не видел такой огромной ангарной палубы. Там стояли ряды хорошо знакомых ему с давних времен самолетов, вокруг которых копошились фигурки в зеленых комбинезонах. По бесконечному ангару гулко разносились возгласы летчиков и обслуживающего персонала, стук инструментов и грохот стальных колес вагонеток. В кабинах самолетов, согнувшись над приборами, сидели техники, проверяли действие рулей, элеронов, закрылков. Движения их были какими-то судорожными, порывистыми. Механики с масленками, гаечными ключами возились с двигателями.
— «Вэлы», «Кейты», «Зеро»… — пробормотал Порох, сам себе не веря.
— Неплохо разбираетесь, янки, — хмыкнул Хирата. — Это и правда «Накадзима B5N2», «Айти D3A1», «Мицубиси А6М2». Лучшие самолеты своего класса в мире!
Внезапно, словно повинуясь какому-то таинственному сигналу, в ангаре воцарилась тишина. Работа прекратилась. Сотни людей застыли на местах и, подняв головы, уставились на шестерку, двигавшуюся по проходу. Затем послышался смех. Поначалу он напоминал журчание ручья, но потом превратился в грохот прибоя, бившегося о стальные склады ангара. Американцы тревожно переглянулись.
Росс почувствовал немалое облегчение, когда Хирата поднял руку и процессия остановилась, после чего он показал на трап. Хирата начал подниматься первым, за ним Росс с Эдмундсоном, сзади Кавамото и охранники. Они медленно, но без остановок совершили восхождение и, протиснувшись в люк, оказались в штурманской рубке, которая, как и предполагал Порох, находилась неподалеку от капитанского мостика, ближе к корме.
Оказавшись в этом небольшом помещении, Росс увидел, что над ярко освещенным столом склонился офицер, сосредоточенно работавший линейкой. Рядом с ним стояли двое матросов — они то и дело заглядывали ему через плечо. Затем медленно, словно по команде, все трое повернулись и уставились на вошедших, забыв про карту.
Хирата что-то коротко сказал и показал рукой на дверь в задней части рубки. Проходя мимо стола, Росс мельком обратил внимание на карту: это была меркаторская проекция[9] северной части Тихого океана. Между Атту и Командорскими островами карандашом была прочерчена жирная линия.
9
Цилиндрическая, равноугольная проекция, применяющаяся в морских картах; названа по имени фламандского картографа Герарда Меркатора (1512–1594).