— Ничего, что-нибудь придумаем, — отмахнулся от нее брат. — Устроим сюрприз.
— Сюрприз, — повторила Жаклин и нагнулась, чтобы порыться в сумке, валявшейся у ее ног. Но до того, как она поспешила спрятать лицо, Джин успела заметить, как побледнела Жаклин, и мгновенно все поняла. И вечеринка, и весь их разговор, и визит лейтенанта — все это части какого-то большого плана.
А завершение этого плана страшит даже саму его создательницу.
Жаклин не спустилась с ними к бассейну, но, сидя на балконе, не сводила глаз с купающихся. Джин не испытывала страха, но, когда настала пора войти в воду, ноги отказались ее слушаться, пришлось призвать на помощь всю свою волю. Она медленно плавала вдоль бортика, стараясь, чтобы ее было видно с балкона, и никто не отпускал шуток по поводу ее осторожности.
Когда друзья уходили, Жаклин стала куда-то собираться. Джин было интересно, с кем это она обедает, но спрашивать, разумеется, не стала. Уж очень они о себе возомнили, решив, что других знакомых у Жаклин в Риме нет.
Их собственный обед протекал тихо. Казалось, все были не в настроении, а когда к ним присоединился Хосе и ему сообщили о планах Жаклин, сначала он только молча пожал плечами. Но к удивлению Джин, перспектива костюмированной вечеринки ему, по-видимому, понравилась.
— Надо подумать, — сказал он, приложив пальцы к вискам. — Что-нибудь изобрету.
— Почему бы тебе не одеться Торквемадой[35]? — предложила Энди. — Ты будешь в образе.
Под шумок возникших споров Джин обернулась к Майклу. Он снова делал какие-то наброски. Джин попробовала заглянуть к нему в блокнот, но он покачал головой и отодвинулся.
— Подожди, когда закончу.
— А ты какой костюм собираешься надеть? — спросила Джин.
— Не знаю.
— Завтра не брейся, — посоветовал Энди. — Тогда сможешь изобразить портового бродягу. И переодеваться не надо, твой обычный костюм вполне сойдет.
— Ну, Энди, сегодня ты просто превзошел самого себя, — восхитилась Джин.
— Манера Майкла одеваться всегда оскорбляла мои вкусы, — парировал Энди.
Майкл оторвался от рисунка и послал приятелю уничтожающий взгляд.
— Это кто же меня критикует? Щеголь, разгуливающий в розовой рубашке в цветочек, нацепив голубой бисерный галстук! Помалкивал бы!
— А мне как одеться? — поспешила вмешаться Джин, чтобы притушить возникающий пожар. — Что вы мне посоветуете?
Энди посмотрел на нее, и лицо его смягчилось.
— Будь святой, — посоветовал он. — Любой святой — у тебя получится.
Майкл загадочно хмыкнул.
По взаимному согласию все разошлись раньше обычного. Хосе наметил себе какой-то сложный костюм, и осуществление задуманного требовало немедленных действий. Другие хотели разыскать Теда и Дейну, чтобы сообщить им о предстоящей вечеринке. Джин надеялась, что сначала уйдут ее приятели, а уж потом двинется она сама, но все медлили, поэтому первой пришлось уйти ей. Она взяла такси.
Энди прокомментировал этот поступок довольно невежливым замечанием насчет богатых и тех, кто к ним примазывается. Джин слабо отмахнулась, но на самом деле она просто выполняла данное Жаклин обещание — ни в коем случае не ходить одной.
Майкл захлопнул дверцу машины. Когда он повернулся уходить, Джин почувствовала, как что-то легкое упало ей на колени. Листок бумаги был сложен в несколько раз, но она догадалась, что это один из рисунков Майкла. В полутемном такси она и не стала его разглядывать.
Было еще рано, Жаклин, наверно, долго пробудет на своем обеде. Однако, пока Джин собиралась с духом, чтобы войти в темный холл, она поняла, что в квартире кто-то есть. Холл был освещен, и из кухни доносились какие-то звуки. Она помедлила, придерживая дверь лифта. Но вот зашаркали шаги. Появилась Жаклин, и ее вид вполне соответствовал унылому шарканью. На ней был выцветший бумажный халат, а усталое лицо прорезали озабоченные складки.
Джин вышла из лифта и закрыла дверь.
— Что это вы так рано?
— Обед был деловой, — как-то странно скривила рот Жаклин. — А ты приехала на такси?
— Да. Может, расскажете мне, что происходит?
Жаклин опустилась в кресло.
— Думаю, не надо бы, — ответила она.
Джин тоже села, и сейчас же к ней через всю комнату протрусил пудель и растянулся у ее ног. Двери на балкон были раскрыты, в них залетал легкий ветерок, неся с собой запах пиний и тихий шелест ветвей, напоминающий шепот моря. Звуки, запахи и ощущения сливались в одно, и это всегда будет приходить на память Джин, когда разговор коснется вечеров в Италии, так же как разогретая солнцем улица, со старыми домами с обеих сторон, всегда будет ностальгически напоминать ей о Риме в летний день. «Не хочу лишаться всего этого, — подумала Джин, — но придется, иначе воспоминания превратятся в кошмары, если только...»
— Значит, вы не изменили свое мнение, — спросила она. — Насчет смерти Альберта?
— Нет, не изменила. Ты что, решила, что я бросаю тебя? Я ведь и обидеться могу.
— Нет, на самом деле я в это не поверила. Я даже подумала, не был ли визит лейтенанта больше чем совпадение.
— Послушай, — устало проговорила Жаклин. — Я не стала бы разводить тайны ради собственного удовольствия. На это есть причины. Главное — ты не беспокойся. С тобой ничего не случится... А это что?
— Наверно, художество Майкла. Он только что дал мне его.
Жаклин вопросительно подняла брови, и Джин кивнула. Жаклин разложила лист на кофейном столике. Увидев, как напряглись ее плечи, Джин загорелась любопытством, подошла и тоже склонилась над рисунком.
Он был выполнен блестяще — так хорошо Майкл еще не рисовал, и ни один из его рисунков не казался столь пугающим. Манера резко отличалась от его обычной — быстрой и размашистой. Здесь работа была почти ювелирная — маленькие фигуры с тщательно выписанными деталями. А главное, отчего у Джин на мгновение перехватило дыхание, рисунок был на ту же тему, что и ее набросок, сделанный в тот день в библиотеке.
Так же, как и она, Майкл изобразил вереницу неподвижных византийских святых... Или... грешников? Фигур было семь. Поражало портретное сходство каждого, но Джин привели в недоумение не лица, а детали костюмов и символика.
Сначала, как свойственно всем людям, Джин отыскала себя. И на первых порах осталась довольной, Майкл польстил ей: прелестное маленькое лицо сердечком с характерной для нее улыбкой. Майкл изобразил ее святой Агнессой, с ягненком у ног... Но тут Джин резко выпрямилась, фыркнув, не то от смеха, не то от досады. У ягненка тоже было ее лицо. Даже пристально вглядываясь в рисунок, Джин не могла понять, как Майклу это удалось, — с одной стороны, у ягненка была овечья мордочка, овечьи рот и уши, и все же он, несомненно, походил на нее.
Дейну Майкл изобразил в виде Марии Магдалины. Эта святая была более популярна в искусстве Ренессанса, воспевавшем красоту нагого тела, но Майкл ухитрился создать превосходную сатиру на жесткий византийский стиль — длинные стилизованные волны ниспадающих волос скорее открывали, чем прятали заветные прелести, а маленькие пухлые ручки с деланной скромностью пытались защититься от любопытных взглядов.
Энн тоже была представлена святой девственницей, но к ней Майкл оказался добрее, так, по крайней мере, подумала Джин, пока не вгляделась в рисунок получше. У Энн было лицо мученицы. Под кажущейся безмятежностью скрывалось глубокое страдание. Джин не сразу поняла, какую святую выбрал для Энн Майкл. Только разглядев в руках у нее башню, Джин поняла, что это — святая Варвара, которую злодей отец держал в заточении, а потом передал непокорную дочь-христианку в руки палачам.
Узнать Энди было нетрудно — доспехи и копье с головой дракона, из которой струилась кровь, говорили о том, что это святой Георгий. Интересно, Майкл и на самом деле видит в нем победителя дракона? Тед был прекрасным святым Стефаном — в поднятой руке он держал первый камень, брошенный в него толпой, и с таким высокомерием взирал на своих преследователей, что за одно это толпа должна была забить его насмерть.