— Просто семь — мистическое число, — наконец отозвалась Жаклин. Она с победным видом извлекла из сумки пачку сигарет, и Сковил поспешно перегнулся через стол, чтобы предложить ей огня. Она продолжала: — Это число нас так и преследует. Семь святых, семь церквей, семь холмов...
— И семь грешников, — перебил ее Энди. — Не заговаривайте нам зубы. Все ясно. Вы стараетесь истолковать последние слова Альберта? Кстати, вот вам еще семерка — Семь Последних Слов Христа.
Он поглядел на Джин. И остальные перевели на нее глаза — трое Сковилов, Жаклин и Майкл. Майкла никто не приглашал сюда, но тем не менее он явился. Отделаться от него было не так-то просто. Физически не воздействуешь — слишком он крепкий, а намеками не проймешь — слишком толстокожий. К тому же если его навязчивость заметно усилилась, то о словоохотливости сказать этого было нельзя. Он сидел за столом в полном молчании, только переводил взгляд с одного говорящего на другого. Вытянув ноги, Майкл почти съехал под стол, насколько это позволяла прямая спинка стула. Он скармливал длинные макаронины коту — тощий черно-белый бродяга поглощал спагетти подобно истинному римлянину.
— А я думала, вы мне не поверили, — сказала Джин.
— Ну почему же, — немного чересчур поспешно возразила Энн.
— Значит, мне показалось, — вызывающе бросила Джин. — Кроме меня ведь никто ничего не видел. А когда появилась полиция, от написанного и следа не осталось.
— По полу прошаркало столько ног, — сказал Энди. — И ты же сама говорила, что знаки были едва различимы.
Джин бросила на него благодарный взгляд:
— Значит, ты поверил.
— Мы все поверили, — повторила Энн. — Другое дело, что ты, может быть, неверно поняла увиденное. Последняя рефлекторная судорога мышц...
— Хватит, Джинджер, — прервал ее отец. — Какая разница? Если этот жест и означал что-то, то теперь его смысл потерян навсегда. Причуда умирающего...
Официант подал следующее блюдо, и на некоторое время все замолчали, увлеченные едой. Затем Энди снова начал рассуждать:
— Может, это и был бред умирающего, но забыть его трудно, верно? Что он так страстно старался нам передать? Почему мы этого не можем понять?
— Вот именно, — поддержала его Жаклин. — Я просто с ума схожу от этих мыслей... Но у меня такой нелогичный склад ума... Ничего в голову не приходит, хоть тресни.
— Вам не приходит? А меня, наоборот, так и одолевают всякие предположения. Этот город просто наводнен семерками. Альбертовы святые, церкви пилигримов, холмы... Кстати, вот вопрос на засыпку: назовите-ка эти семь холмов.
Все, кроме Жаклин, ответили Энди растерянными взглядами, но Жаклин, казалось, наслаждалась игрой. Она начала загибать пальцы.
Тут подал голос Сковил:
— Не вижу связи...
— А я приведу вам еще примеры, — усмехнулся Энди. — Как насчет семи азиатских храмов? Эфес, Смирна, Пергам...
Внезапно Майкл так резко выпрямился на стуле, что кот, привыкший остерегаться порывистых движений, мгновенно исчез за кустами.
— Да ерунда все это! Вы еще сюда Седьмую симфонию Бетховена приплетите.
— Еще семь чудес света, — предложила Жаклин. — Правда, в Риме ни одного из них нет...
— Семь мудрецов, — с вызовом подхватила Джин. — Семь спящих в Эфесе. Семеро против Фив. Семь смертных...
Внезапно она остановилась на полуслове, и Энди, наблюдавший за ней, мягко сказал:
— Ягненок мой, твои познания о грехе весьма приблизительны. Но их перечень наводит на размышления, правда? Семь смертных грехов и семь грешников. Эти грехи так необычны, совсем не то, что можно было бы предполагать. Мой любимый — Уныние... Гнев мы, конечно, отведем Майклу, а Гордыню — духовную гордыню — Хосе. А вот как быть с Чревоугодием, не знаю, вроде никому из нас этот грех приписать нельзя.
— Мне, — заявила Джин. Она не могла сказать почему, но то, что беседа приняла такой оборот, было ей неприятно. — Обожаю поесть. Я бы выросла толстухой, если в Тщеславие не оказалось сильней Чревоугодия.
— Сожалею, но Тщеславие в перечень смертных грехов не входит, — сказал Энди. — Гордыня — да, но это не одно и то же. Затем блуд...
— Перестань! — прикрикнула на брата Энн. — Некрасиво обсуждать тех, кого здесь нет и кто не может защитить себя.
Все расхохотались, а Энди ласково сказал:
— Хорошо! Хорошо! Нечасто доводится слышать из твоих уст такие коварные намеки. Ладно, как антитеза семи грехам существуют еще семь добродетелей.
— По-моему, с нас уже довольно этих семерок, — перебил его профессор. — Ваши идеи не только заводят вас Бог знает куда, но вы еще упускаете из виду одно важнейшее обстоятельство.
— А именно? — кротко спросила Жаклин.
— Все, что вы перечислили, не пронумеровано. Между тем «седьмой» может относиться к чему-то одному из семи. Как вы узнаете к чему, если все ваши перечни не имеют порядковых номеров?
— Господи помилуй, — прошептала Жаклин. — А ведь верно. Ну и голова же вы, Сэм!
Сковил заметно расцвел, а Джин, увидев, какое сладкое выражение напустила на себя Жаклин, быстро нагнулась под стол, делая вид, что ищет кота.
4
— Дейна не пойдет, она не сможет, — доложил Майкл. — Сказала, что ей надо позаниматься.
— Ты так говоришь, будто не веришь ей, — удивилась Джин.
— Думаю, она усердно занимается милым старым папочкой Сковилом, а он ею.
— Мне казалось, у него вкус получше.
Майкл пнул камень, который проскакал по тротуару и ударился о дерево.
— Твоя подружка дала ему отставку, вот он и отлетел рикошетом к Дейне, а может, просто хочет показать Жаклин, будто ему плевать на нее.
— Вот как, — равнодушно отозвалась Джин. Повернувшись спиной к роскошному, обсаженному деревьями бульвару, она устремила взгляд на открывшийся вид. Пространство, расположенное ниже уровня современных улиц, было так загромождено, что, с точки зрения современных городских планировщиков, никак не могло радовать глаз. Без всякой связи друг с другом повсюду возвышались остатки кирпичных стен, увитых плющом и наполовину скрытых сорняками. В хаотическом беспорядке высился целый лес колонн всех видов и размеров — белые мраморные и темно-красные из гранита, половинки колонн и даже просто основания, колонны стояли рядами, кругами, образовывали колоннады. Римский Форум, окруженный с задней стороны темными деревьями, растущими на склоне Палатинского холма, сейчас был переполнен людьми, почти как в дни былой славы, когда торговцы, сенаторы и рабы наводняли его лавки.
— Кого мы ждем? — спросил Майкл.
— Тебя никто не просил ждать. По правде говоря, тебя и приходить-то никто не просил.
— Дейна сказала, чтобы я передал тебе...
— А откуда ты узнал, что Дейна должна встретиться с нами? — Джин повернулась и прислонилась к железной решетке, которая оберегала порывистых обедневших туристов от прыжка вниз в руины. — Знаешь, Майкл, мне все время кажется, что кто-то следует за мной по пятам. Думаю, это не мания, думаю, за мной следишь ты.
— Раньше ты не возражала, чтобы я всюду ходил за тобой.
— Но ты... впрочем, ладно. Почему бы тебе не оставить нас в покое? Форум ты видел уже сотню раз, а семь цезарей тебя не интересуют.
— Почему семь цезарей? Кто сказал, что их было семь?
Джин пристально вгляделась в него. Учитывая обстоятельства, подходящая цитата неизбежно должна была прийти ей на ум. Майкл казался голодным и отощавшим. Даже взгляд у него был напряженный, он быстро косил глазами то в одну, то в другую сторону. Прежде такой привычки она у него не замечала. Так и хотелось сказать, что вид у него затравленный.
— Ты слишком много думаешь, — игриво заметила Джин. — Такие мужчины опасны.
— Я думаю о семерых. Мы все на них помешались, заклинились на числах. Скажи, Джин, чего добивается эта женщина?
— Что ты имеешь в виду?
— Две недели назад ты и не знала о ее существовании. А теперь она тебя прямо-таки удочерила. Что ей нужно? Тебе не кажется, что она ненормальная?