— Возьми. Я тебе дарю.
У девчушки сразу глаза загорелись. Очень любят девчонки всякие новые вещи, особенно разноцветные. Девчушка делает два шага вперед, потом останавливается, смотрит подозрительно на Глеба и тихо спрашивает:
— А почему ты мне ее хочешь подарить? Ты ведь мне чужой.
— Никакой я не чужой, — отвечает Глеб. — Просто ты раньше меня не знала.
— Не обманываешь?
— Не обманываю.
— Честное слово?
— Честное-пречестное.
Девчушка подходит и руку к шапочке протягивает так, будто боится, что она горячая и об нее обжечься можно. Думает, наверное, что Глеб в самый последний момент руку отдернет и гоготать начнет. Не верит все-таки. Глеб это понял и, чтобы никаких уже сомнений не было, сам надевает ей шапочку на голову. Девчушка ее тут же с головы снимает, начинает рассматривать со всех сторон, потом снова надевает, и лицо у нее такое, что смотреть одно удовольствие. Глеб смеется вместе с ней, и ему нисколечко, ну вот нисколечко не жалко, что шапочка теперь не его.
— Спасибо, — говорит девчушка.
А Глеб отвечает так, как взрослые говорят, когда подарки делают:
— Носи на здоровье.
Стал думать, что бы еще хорошее сделать, но больше ничего придумать не мог.
— Хочешь, картинки в журнале посмотрим?
— Хочу, — говорит девчушка. Забыла, наверное, что они в кабинете Валентина Евгеньевича, села рядом с Глебом на диван. А потом вспомнила: — Пойдем отсюда, здесь доктор Зайцев живет.
«Живет»! Окажет тоже! Папа здесь работает, а не живет. И тут Глеб вспомнил, почему он в больнице. Что-то долго папа не возвращается. Плохи там, видно, дела. Говорит девчушке:
— Сиди, не бойся. Валентин Евгеньевич — это мой папа. Я тоже Зайцев, только Глеб. Слушай, ты знаешь того пацана, которого сегодня оперировали? Что вместо воды уксус выпил.
— Знаю, — говорит девчушка. — Его Лешей зовут. У нас здесь все за него очень переживают. Только ему все равно повезло.
— Да ты что? — даже подпрыгнул на месте Глеб. — Думаешь, что говоришь? Ничего себе повезло!
— Потому что с ним мама сидит. Когда мама сидит, не так страшно.
— Почему же с тобой мама не сидит?
— Не разрешают. Она только приходит. А Леша может умереть? Что тогда с его мамой будет?
— Не бойся, не умрет, — успокаивает Глеб. И вдруг подумал: «А что, если может? Не зря ведь папа не решался так долго делать операцию и прямо с вокзала его смотреть поехал. И на сердце у папы неспокойно… Сидит сейчас, наверное, Лешина мама, плачет…»
Глеб на секунду представил, как все было бы, если бы такое с ним случилось и над ним мама плакала. Даже холодок по коже пробежал. А тут еще девчушка говорит некстати:
— Знаешь, он так стонет, что я близко к его палате подходить боюсь.
Лучше бы она этого не говорила. Хуже нет, когда все понимаешь, а помочь не можешь. Хотя, почему же? А Лог? Что, если случай с «Жигулями» вовсе и не совпадение? И Глеб на всякий случай произнес тихонечко: «Лог!». А потом не столько девочке, сколько себе оказал:
— Леша выздоровеет, ты не волнуйся. Давай лучше я буду тебе рассказывать, что на картинках нарисовано.
Но много рассказать не успел, потому что вошел папа. Посмотрел на девочку в велосипедной шапочке и сразу все понял. Опять, как тогда, на вокзале, взъерошил Глебу волосы и улыбнулся:
— Молодчага, Глеб. Смотри, как Катюшке хорошо в этой кепке!
Та тоже заулыбалась от удовольствия, что понравилась папе, а Глеб спрашивает:
— Как там Леша, па?
— Нормально, — отвечает папа. — Пока все нормально. — И сказал «тьфу-тьфу-тьфу», как иногда делают, когда боятся сглазить. — Прощайся, сынок, с Катюшей, надо нам домой двигать. Заждались уже, наверное, нас.
И снова Глеб не понял — помог Лог или не помог. И есть ли он вообще теперь, Лог?
Глава десятая
Вместе с Олей
Дома их в самом деле заждались, особенно мама.
— Наконец-то, — сказала она папе. — Уже не знала, что и думать. Ходите неизвестно где, а у Димы температура поднялась.
— Высокая температура? — спросил папа.
— Тридцать семь и пять. Я ему таблетку аспирина дала и в постель уложила.
Глеб заглянул в комнату и увидел Диму, лежащего на диване. Он не был похож на больного — читал книгу и сосал леденцы из круглой жестяной коробки, пристроенной под боком.
— В самом деле болеешь? — поинтересовался Глеб.
Дима ничего не ответил, только рукой покрутил — то вверх ладонью, то вниз: сам, мол, не пойму, ни то ни се. В комнату вошел папа с такой штукой, через которую можно услышать, что внутри у человека делается, — фонендоскоп называется.
— Что это ты в такую теплынь болеть взялся? — говорит папа Диме. — Опять небось на речку бегал? — Подождал немного, ничего в ответ не услышал и продолжает: — Ладно, раздевайся, сейчас без тебя все узнаю.
Глеб посмотрел, как папа Диме в рот заглядывает и прикладывает к груди и спине свою слушалку, и спрашивает:
— Ну что, бегал он на речку?
— Да уж бегал, — говорит папа. — И сидел в воде больше, чем нужно.
— Ничего не больше, — бурчит Дима и незаметно Глебу кулак показывает: дескать, кто тебя за язык тянет?
— А как со школой? — интересуется мама. — Можно ему завтра в школу идти? Если, конечно, к утру температура спадет.
— В школу? — говорит папа и, склонив голову набок, смотрит на Диму по-птичьи одним глазом. — На его усмотрение. Захочет — пойдет, не захочет — дома останется.
Глеб подумал, Дима сейчас скажет, что не сможет пойти, что он самый больной в мире Карлсон и все такое прочее. Но Дима тоже не лыком шит. Кашлянул несколько раз (не очень-то, между прочим, правдоподобно), проводит рукой по лбу, хотя никакой испарины там не было, и слабым голосом говорит:
— Пойду, пожалуй. Уроки, правда, завтра ерундовые, но все равно пропускать не хочется. Может, смогу до конца высидеть.
— Ты куда после десятого класса собираешься? — спрашивает папа. — Не решил еще? Советую поступать в театральный институт. У тебя, по-моему, неплохие актерские данные. — Опять одним глазом посмотрел на Диму и рассмеялся: — Все-таки завтра придется тебе полежать. Так сказать, от греха подальше.
Это хорошо, что Дима завтра дома будет. Вернется Глеб из школы не в пустую квартиру, где его только Чуня встретит. Мама не скоро придет — и в хоккей, если захотят, наиграются и еще что-нибудь придумают. Но тут же Глеб расстроился: а Лог? Как же он про него забыл? Вдруг Лог уже появился, и стоит только включить телевизор… При Диме разве включишь? От этих мыслей Глебу так грустно стало, плохого настроения на всю ночь хватило и еще на утро осталось. В школу, во всяком случае, он пришел невеселый.
Наталья Викторовна, оказывается, от кого-то уже узнала, что с Глебом случилось. Долго расспрашивала, как он себя чувствует и не болит ли у него что, словно не учительница она, а врач. И еще сказала, что он может посидеть просто так, не работать.
На первом уроке, чтении, Наталья Викторовна сначала проверяла домашнее задание. Потом печатали слова на планшетах. Глеб тоже вместе со всеми выводил «муха» и «мухи». Учительница несколько раз взглянула на него, но промолчала. А на второй половине урока Наталья Викторовна рассказывала о грибах. Развесила таблицы с нарисованными грибами, серыми, желтыми, красными, начала объяснять, какие из них съедобные, а какие несъедобные, и как это можно узнать. Оказывается, есть грибы такие ядовитые, что сразу умереть можно, если даже совсем немного съешь. А потом спрашивает Андрея:
— Какой ты сделал вывод из того, что я рассказала? Только не торопись, отвечай медленно.
Андрей встает и говорит, хоть и медленно, но все равно быстро:
— Надо быть очень внимательным, когда покупаешь в магазине грибы, потому что продавщица может незаметно подсунуть ядовитый гриб.